Осень средневековья

Хейзинга Йохан

Вступивши в рощу, устремил я взор

К Робену, -- у источника, на воле,

С цветами на челе, в красе и в холе,

Он со своей драгою Марион[2*]...

Поэт расширяет тему, высмеивая времяпрепровождение воина, смеется над рыцарством. В сдержанно-серьезной манере сетует он на бедствия и жестокости войны; нет худшего удела, нежели удел воина: семь смертных грехов, творимых изо дня в день, алчное и пустое тщеславие -- такова суть войны.

...Je vueil mener d'or en avant

Estat moien, c'est mon oppinion,

Guerre laissier et vivre en labourant:

Guerre mener n'est que dampnacion[3].

...Войти

хочу -- я верен в том --

В сословье среднее, сменить занятье,

Войну оставив, жить своим трудом:

Войну вести -- поистине проклятье.

Он проклинает и осыпает насмешками того, кто пожелал бы послать ему вызов, а то и позволяет себе, через свою даму, решительно отказаться от поединка, к которому именно из-за нее его принуждают[4]. Но большею частью тема его -- aurea mediocritas как таковая.

...Je ne requier a Dieu fors qu'il me doint

En ce monde lui servir et loer,

Vivre pour moy, cote entiere ou pourpoint,

Aucun cheval pour mon labour porter,

Et que je puisse mon estat gouverner

Moiennement, en grace, sanz envie,

Sanz trop avoir et sanz pain demander,

Car au jour d'ui est la plus seure vie[5].

...Из всех даров мне нужно в мире сем

Служить лишь Господу, его восславить,

Из платья что, жить для себя, затем

Коня, дабы работы в поле справить,

Да чтоб дела свои я мог управить

Без зависти, во благе, бестревожно.

От подаяний и богатств избавить

Себя -- житье такое лишь надежно.

Погоня за славой и жажда наживы не приносят ничего, кроме несчастий; бедняк же доволен и счастлив, он живет долго и в полном спокойствии:

...Un ouvrier et uns povres chartons

Va mauvestuz, deschirez et deschaulx,

Mais en ouvrant prant en gre ses travaulx

Et liement fait con euvre fenir.

Par nuit dort bien; pour ce uns telz cueurs loiaulx

Voit quatre roys et leur regne fenir[6].

...Батрак ли жалкий, возчик ли убогий

Бредет в отрепье, тело заголя, --

Но потрудясь и трапезу деля,

Он радостен, узрев трудов скончанье.

Он сердцем прост и вот, зрит короля

Четверта уж -- и царствий их скончанье.

Мысль, что простой труженик переживает четырех королей, до того понравилась самому поэту, что он возвращается к ней снова и снова[7].

Издатель поэзии Дешана Гастон Рейно полагает, что все стихотворения с такого рода мотивами[8] -- в большинстве они находятся среди лучших стихов поэта -- должны быть отнесены к его последним годам, когда он, отрешенный от своей должности, покинутый и разочарованный, должен был сполна осознать суетность придворной жизни[9]. Возможно, это было раскаяние. Или скорее -- реакция, проявление усталости? Представляется, однако, что сама аристократия, живя среди страстей и излишеств, требовала подобной продукции от своего придворного поэта; она наслаждалась ею, но иной раз он проституировал свой талант, потакая наиболее грубым желаниям знати с ее забавами и утехами.

Круг,

культивировавший около 1400 г. тему развенчания придворной жизни, -- это ранние французские гуманисты, тесно связанные с партией реформ эпохи Великих Соборов. Пьер д'Айи, крупнейший богослов и церковный деятель, в стихотворном добавлении к Франку Гонтье рисует образ тирана, который влачит рабское существование в постоянном страхе[10]. Духовные собратья Пьера д'Айи пользуются обновленной латинской эпистолярной манерой -- это Никола де Клеманж[11] или его корреспондент Жан де Монтрей[12]. К этому же кругу принадлежал миланец Амброзио де Милиис, секретарь герцога Орлеанского, написавший Гонтье Колю литературное послание, в котором некий придворный предостерегает своего друга от занятия должности при дворе[13]. Это послание, пребывавшее в забвении, то ли было переведено Аленом Шартье, то ли, уже переведенное под названием Le Curial [Придворный], появилось под именем этого прославленного придворного поэта[14]. Затем оно вновь было переведено на латинский язык гуманистом Робертом Гагеном[15].

В форме аллегорического стихотворения, написанного по типу Романа о розе, к этой же теме обращается некий Шарль де Рошфор. Его L'abuze en court [Прельщенного придворного] приписывали королю Рене[16]. Жан Мешино следует всем своим предшественникам:

La cour est une mer, dont sourt

Vagues d'orgueil, d'envie orages...

Ire esmeut debats et outrages,

Qui les nefs jettent souvent bas;

Traison y fait son personnage.

Nage aultre part pour tes ebats [17].

Двор -- море бурно, что гордыни

И зависти валы вздымает...

Гнев распри сеет, оскорбляет,

Суля пучину или мель;

Предательство там выступает.

Ища забав, -- плыви отсель.

Еще и в XVI в. эта старая тема не утратила своей привлекательности[18].

Безопасность, покой, независимость -- вот те достойные вещи, ради которых возникает желание покинуть двор и вести простую жизнь в трудах и умеренности, среди природы. Это, так сказать, негативная сторона идеала. Позитивная же сторона -- не столько радость труда и простая жизнь сами по себе, сколько удовольствие, которое дает естественная любовь.

Пастораль по своей сути означает нечто большее, чем литературный жанр. Здесь дело не только в описании пастушеской жизни с ее простыми и естественными радостями, но и в следовании образцу. Это -- Imitatio[3*]. И ошибочно полагать, что в пастушеской жизни воплощалась безмятежная естественность любви. Это было желанное бегство, но не в действительность, а в мечту. Буколический идеал вновь должен был послужить спасительным средством освобождения души от стискивающих оков догматической и формализующей любви. Люди жаждали разорвать узы, наложенные на них понятиями рыцарской верности и рыцарского служения, освободиться от пестрой системы вычурных аллегорий. Но также -- и от грубости, корыстолюбия и порождаемой обществом атмосферы греховности, омрачающей проявления любви. Довольствующаяся непринужденным уютом, простая любовь среди невинных естественных радостей -- таким казался удел Робена и Марион, Гонтье и Элен. Они были счастливы и достойны зависти. Презренный деревенщина становится идеалом.