Осень
Шрифт:
Он отрывисто спросил:
– Учительницу Ольгу Денисовну из школы номер один знаешь?
– Ты странно держишься, Тёма, - удивленно сказала мать.
Она была грустна и неспокойна, и у Артема защемило сердце от жалости и убийственного разочарования в матери. Он жалел и не прощал.
– Слышала... припоминая, с запинкой ответила мать, - да... слышала, хорошая учительница, а внешность не помню. Должно быть, не видела близко, Тёма. Несколько десятков школ только в городе. Конечно, хорошую учительницу должна
– Как, ты сказал, учительницу зовут?
– заинтересовался Игорь Петрович.
– Ольга Денисовна.
– Она что, не работает в школе?
– Работала. Теперь нет.
– Гм.
Игорь Петрович хмыкнул: "Гм". Закурил. Он запомнил ту старую учительницу, державшуюся с подчеркнутым достоинством и даже высокомерием, что не очень свойственно учительницам, казалось ему. Что-то с ней не совсем ладно, чутьем угадал он. Но не стал углубляться. В обязанности его не входило выяснять личные обстоятельства больных, а кстати, она вовсе и не больна.
Но Тёмка на что-то напал. Что он там откопал, дурень? При чем тут мать?
– При чем мать?
– холодно спросил сына Игорь Петрович.
– При всем, - отрезал сын.
– При том, что учительницу выживают из школы, внушают болезнь, устраивают на ее место...
– Постой, что ты мелешь?
– удивилась мать.
– Павку Утятина забыла?
– все горячее распаляясь, продолжал допрашивать сын.
– Не забыла, пожала она плечами. И, поясняя, мужу: - Сын моей сотрудницы по областному Дому учителя. Кончил институт, прислали сюда. Я еще и повидать его не успела, не знаю, как он у нас приживается в школе. Няня говорит, на днях заходил, нас с тобой не застал. Тёма, так что же?
– Что ты намерен писать, товарищ спецкор? Кого собрался разоблачать? Уж не мать ли?
– о чем-то догадываясь, с усмешкой спросил отец.
– Я еще не видел Ольгу Денисовну. Увижу, если подтвердится, расскажу все, как есть. Прятать виновных не буду. Не буду!
– с дрожью в голосе крикнул Артем.
– Анна, ты понимаешь, что с ним творится?
– поразился отец.
– Анна, что ты молчишь?
– Слушаю.
У нее стал вдруг совсем подавленный вид. Что-то в ней изменилось, уже не тревога, а страх глядел на Артема из глаз матери.
– Происшествие или нет?
– допрашивал сын.
Отец уничтожающе фыркнул:
– Выеденного яйца не стоит твоя история, Тёмка. Выискал сюжетик, эх ты! Провалилась статья, никто не напечатает - печатать-то нечего. Не станешь же ты разоблачать собственную мать... если она и допустила какую-то ну...
– Он поискал подходящее слово, не нашел.
– Да что! Ни черта она не допустила. А если бы был не Утятин, а какой-нибудь Иванов?
– Тогда другое.
– Почему другое, глупая твоя башка?
– Для Иванова не стали бы отправлять хорошую учительницу в музей древности, а для Утятина отправили,
Как язвительно прозвучало это "мамочкино протеже"!
– Мама, мне надо знать одно: ты хотела устроить Утятина?
– Да, хотела послать на работу.
– Все! Мне ничего больше не надо. Все, все.
Он схватил листок, зачеркнул название, написал новое: "Происшествие в школе номер один".
– Не ждал, не ждал, не ждал!
– обхвативши ладонями голову, раскачиваясь всем туловищем, исступленно твердил он: - От кого другого, а от тебя, мама...
– Истерика, - пренебрежительно бросил отец.
– Слушай, а как же тебя послали спецкором по делу, к которому имеет отношение твоя собственная мать? Завгороно? Твой редактор должен бы сообразить, неудобно посылать сына по делу...
– Я скрыл, - густо краснея, прервал Артем.
– Дай-ка статейку, - сказал отец.
Артем машинально протянул отцу листок, где, кроме заглавия, и написана-то была всего одна первая мучительная фраза. Игорь Петрович без слов разорвал лист на мелкие клочья, кинул в корзину под стол.
– Надо быть круглым дураком или карьеристом, чтобы заварить эту кашу. Из-за кого? Из-за какой-то старухи, которой давно пора на печку греть кости. Надо было сдать письмо в архив. Вы, газетчики, на все письма мчитесь с проверкой? Черт знает, поглядите на этого остолопа - первая командировка, и куда? По какому поводу? Судить собственную мать.
– Я был уверен, мама не виновата, даже в голову не приходило про маму!
– бурно прервал Артем.
– Она действительно не виновата, - с холодным спокойствием ответил отец.
– Анна, что ты молчишь?
– Слушаю.
– Так вот, не очень умный наш сын, - продолжал Игорь Петрович, представляешь ли ты, какие последствия могла иметь твоя дикая статья, если бы появилась на свет? Подумаешь, разоблачения! Вон в газете "Труд" и не такое печатают. А здесь что? Собственно, что? Что? Старой учительнице предложили на пенсию. Так ведь это закон. Ни один более или менее соображающий читатель и не подумает сочувствовать. Но твоя статья, если бы появилась на свет, - сенсация. Сын разоблачает собственную мать - вот ведь изюминка в чем. Шумиха обеспечена, да какая! Завгороно, депутат... Анна, что ты молчишь?
– Слушаю.
Она повторяла, как автомат, одно слово, и теперь Артем совсем не узнавал маму - у нее было чужое лицо, наглухо замкнутое.
– И Ляльке не поздоровится, задразнят, - продолжал Игорь Петрович.
– И в меня рикошетом. Словом, мальчишка, и думать не смей. Вернешься в газету, доложишь, - существенного не нашел. Много шуму из ничего. Иди. Проветри мозги на воздухе.
Артем выбежал стремглав. Слышно было, грохнула в передней входная дверь. И Лялькин зов:
– Тёма, куда? Я с тобой, Тёма!