Осень
Шрифт:
Артем и не заметил, как причислил себя к племени молодому, талантливому, воображая свою будущую первую в жизни статью. Не заметил, что думает не столько о деле, разобраться в котором командирован областной газетой, сколько о славе, какую непременно принесет ему выступление в газете. Бывает, что газетное выступление грянет как гром. В один день газетчик становится известен всей стране.
В таких мечтаниях двухчасовая поездка на электричке пролетела для Артема почти незаметно, и под вечер, в радостном ожидании предстоящих, вчера еще не предполагаемых встреч, он
– Артем!
– хлопая в ладоши, запрыгала сестренка.
– Ох-ох-ох! Гостек дорогой, желанный, родименький!
– низким голосом охала нянька.
– Голодный небось, счас обед соберу. Наши-то всё на работе да на собраниях, речи говорят, голосуют.
Она пошаркала шлепанцами в кухню разогреть обед. Лялька козликом скакала возле Артема, а он вмиг обежал новую трехкомнатную квартиру родителей, узнавая низкие столики на тонких ножках, стулья, сервант, телевизор.
– Как у вас ново, красиво!
– сказал Артем.
– А ты тоже наш, - ответила Лялька.
Конечно! Но все же это была квартира родителей. Артем живал здесь гостем, правда, нередким, но все же только наездами. Когда три года назад родители переехали сюда из областного центра, он учился в десятом классе, там и остался кончать школу, поступил в институт, потом в газету.
– Отрезанный ломоть, - жалела нянька, вынянчившая Артема с первых дней его появления на свет.
– У других, поглядишь, как деток-то берегут, у сынка плешью макушка сквозит, а его всё поют, кормют, а нашего с рук спихнули, и без заботы.
Так она отчитывала родителей Артема. Те помалкивали. Спорить с нянькой опасно.
Артем открыл крышку пианино в кабинете отца, заиграл что-то бравурное, шумное, созвучное его приподнятому настроению.
– Артем!
– узнала мать, еще за дверью слыша музыку.
Она целовала его, теребила густые пряди волос, отпущенных, как у всех современных юнцов, ниже ушей, не портя, как ей казалось, милое, родное лицо с расплывчатыми чертами и так любимым ею выражением ребяческой доверчивости и открытости.
– Дорогой ты наш, как я рада, как соскучилась! Ну, кажись, кажись, не похудел? Нет. А усы? Лялька, няня, взгляните на его усы, его каштановые усы! И замшевая куртки, ах-ах, щеголь, весь в отца. Ну, рассказывай, что у вас там в газете. Здорово тебе достается: и газета и учеба. Тёмка, ты редко нам пишешь, лентяй, ни о товарищах не расскажешь, ни...
Она не договорила, пытливо вглядываясь в его лицо, чуть порозовевшее от ее недосказанного, но угаданного им вопроса.
Разумеется, он влюблялся. И не раз, и, казалось, навечно. Но рано или поздно наступало охлаждение, разрыв. Он не встретил еще свою Беатриче и был невинен, как отрок, и стыдился, и прятался грубых порою разговоров на любовные темы некоторых опытных или притворявшихся опытными в отношениях с женщинами знакомых ребят.
– Сынище!
– входя в дом, обрадовался Игорь Петрович, обнимая сына, раскачивая из стороны в сторону.
– Да миленькие вы мои, да хорошие, да полюбовные!
– приговаривала нянька, вытирая фартуком большой нос.
Словом,
– Выкладывай. Учеба? Служба? Успехи? Да или нет?
– допрашивал отец, расположившись в кресле у письменного стола, аппетитно закуривая папиросу, смеющимся взглядом разглядывая сына: "Взрослеет. Уже не тот недавний юнец. Усы отпустил, ишь ты! И во взгляде что-то такое... А ведь, судя по физиономии, в чем-то подвезло"...
– Какими судьбами до дому?
– спросил Игорь Петрович.
– Командирован спецкором газеты!
– стараясь не сиять, ответил Артем.
– Растешь, мальчуган. Егоровна, высоту сын набирает. А я, признаться, немного уже беспокоиться начал: не слышно нашего корреспондента А. И. Новосельцева. Начнешь печататься, подписывайся - Артем Новосельцев. Звучит, Анна, да? По какому делу прибыли, товарищ спецкор?
– Пока секрет, - пряча волнение, сказал Артем.
– Мама, папа, не спрашивайте. Мне хочется самому, без помощи... Я так и вижу обстановку, действующих лиц. В общем, мне ясна ситуация, мотивы и выводы...
– А вот это нельзя, - вмешалась Анна Георгиевна.
– Принимать решение заранее нельзя. Все может оказаться другим, не так, как ты воображаешь.
– Не бойся, мама, буду объективен и мудр, как Соломон. Уверен, что ты меня поддержишь, мама, станешь целиком за меня.
– Увидим. Дело покажет.
Она снова запустила пальцы в его густые волнистые космы, потрепала.
– Подрос сынишка! Уже не сынишка, а целый сын.
– Мама, знаешь, как с командировкой получилось, - в порыве доверия сказал он, отвечая на ласку.
– Разбираю письма, вдруг будто электрическим током: адрес на конверте обратный!
Артем умолк, на миг призадумавшись, нащупал в нагрудном кармане письмо. "Дать им прочесть? Может быть, дать?" Но нет! Хотелось самостоятельных наблюдений и выводов, без подсказок и взрослых советов. Хотелось эффекта. Конечно, в конце концов они все узнают. Завтра же все узнают, но пусть немного после того, как узнает и разберется во всем сам спецкор.
И он продолжал:
– Я к редактору. Сначала уперся, дело, говорит, не такое уж важное. А я: как же не важное, там семья, дом, говорю. Ну и сдался, уж если, говорит, случай такой, поезжай. Надо когда-нибудь начинать, говорит.
– Что верно, то верно, - одобрил отец.
– Под лежачий камень вода не течет.
– Отсюда вывод - лежачим камнем больше не будем, - заключил Артем, раскрасневшись от одобрения отца.
– Егоровна, наш сын растет. Только глупостей не наделай, смотри.
– Нет, папа, расследую все, и тогда уж посоветуюсь с вами и такую грохну статейку, что... ах! А сейчас не расспрашивай. Сначала сам хочу познакомиться.
12
Возле одного из новых домов на одной из центральных улиц города всегда можно увидеть несколько машин, легковых и вездеходов, многолюдно, дверь подъезда то и дело открывается, впуская и выпуская посетителей, - здесь расположен горсовет со всеми его отделами.