Осенние дивертисменты
Шрифт:
– Если так и дальше пойдет, то не останется в Мстиславске ни одной тёщи, – пытался шутить приезжий.
Однако зять с юмором не дружил, а потому тему продолжил, – отправлюсь Галактику искать. Гадина завсегда любвеобильной была. Представь, к одному хряку за девять километров бегала. И сейчас, там. Оглоблей за распутство воспитывал. Не понимает. Проститутка, одним словом. Но найду. А вот с тёщей сложнее.
– А живешь где?
– Неподалёку от больницы номер один.
– Где теща потерялась?
– Нет. Она в кардиологию второй
– А меня после ординатуры в больницу номер два анестезиологом направили, трудоустроюсь и поищу тещу. Человек в больнице потеряться не может. Самая большая неприятность, что может произойти, так это в ящик загремит, а потеряться никак.
– А что ординатура? – поинтересовался авиатор, – на профессоров готовят?
– Ну,… почти…, только наоборот.
За содержательной и неторопливой беседой, закончилась "Балтика номер три". Через минуту в компании ослепительной брюнетки Грыжи нечаянные знакомые достигли автобусной остановки. Здесь, в киоске взяли пива, но открыть ёмкость не успели, поскольку вдалеке замаячил автобус.
– Допью дома, – решил авиатор и учтиво произнес: – а ведь не познакомились, меня вот к примеру Сёмой звать.
– Ну, а меня к примеру Лёша Шпекин, – в тон собеседника заметил дипломированный эскулап.
Автобус номер один подошел первым. На вывеске было написано: "Аэропорт – больница номер один". Когда дверь уже закрывалась Сёма, придерживая ногой, вдогонку крикнул: – Эй, запомни улица Малая Больничная, дом 18.
– Понял. Бывай. С космическим приветом. Сыщик.
Достаточно скоро по Мстиславским меркам (минут через сорок) подошел автобус номер два. На облезлой боковине присутствовала небрежная надпись: "Аэропорт – бол. номер два" и нацарапана фривольная надпись с просьбой обращаться по телефону 11-00-88.
С Алексеем в автобус зашли два подозрительных парня. Один крупный, мордатый и шумный. Второй мелкий, худощавый и тихий. Длинные до плеч волосы, жидкая, длинная борода, делало худощавое лицо несколько гротескно-иконописным, как если бы иконы писали Кукрыниксы. Диалог антиподов разместившихся на переднем сиденье, заставлял прислушиваться.
Я говорил, что четвертая лишней будет, – шептал мелкий.
– Нисколько, по мне так мало. Наливай быстрей, как тронемся, расплещешь.
Не успел он произнести, как автобус рванулся, драгоценная жидкость бурным потоком хлынула на пол.
– Это твоя доля, разлилась, – почти сценическим шёпотом пробасил мордатый.
– Хорошо. Лучше думай, что Оголтелому говорить.
– Что? Что? Скажем…? Ну,… Пригородный консультировали.
– Консультанты говоришь? Это два бессонных дня у постели больного в трудах пребывали?
– Ну, к примеру,
– Да…, системный воспалительный ответ, респираторный дисстрес-синдром, полиорганная недостаточность, – с иронией добавил мелкий собеседник.
– Правильно. Ваши анестезиологические термины мне очень даже нравятся. Ими любой прогул оправдаешь.
Да…! Мир тесен, – отметил про себя Алексей, – коллеги!
Автобус пошел на подъем, двигатель набрал обороты, и разговор собеседников потонул в шуме мотора. Лишь слышалось, – первичным натяжением, урод, посадят на десять лет, клирик, мосталыгой бы этой, да тебе по башке, Козырной обещал, Оголтелый не возьмет. Низяев подтвердит.
Пока старенький ПАЗик шел в гору, доктор Шпекин наблюдал унылый пейзаж за окнами. Обращало внимание обилие собак, гаражей и идиотов. Причем последние доминировали в общем количестве наблюдений. Собаки за окном – как две капли похожи на Грыжу, одинаково безобразные, мелкие и трусливые.
– Наверное, специально разводят на племя, – подумал Алексей и, ощущая пробел в кинологии, спросил: – А, что? Собачки то, какой породы? Сидящий сбоку небритый мужик в спецовке с нескрываемым удивлением пояснил: – Мстиславская сторожевая овчарка.
Только теперь Леша понял, что с его приездом в Мстиславск, мир обогатился очередным придурком.
Между тем, автобус пошел на спуск и разговор впереди сидевших собеседников, стал вновь различим.
– А вообще-то идея была твоя, – сильно окая, напирал мелкий, – я…, я…, я… – великий хирург, а на самом деле ты, – длинноволосый задумался, – я бы сказал кто, да Господь не простит.
– Не хочешь…? Однако ты хорош! Наркоз дело сложное. Большая ответственность. А когда всё закончилось, загундосил, – я в тюрьму не пойду. А когда потроха жрал, что говорил…? Ничего, замолишь грехи.
– Ваши слова я отметаю с огромным негодованием, поскольку первоначальный замысел был иным. Криминальный характер омерзительного поступка господин Живорезов вполне очевиден. В данной ситуации, моё поведение соответствующими органами будет расценено, как халатное недомыслие.
– На Колыме про недомыслие расскажешь. Наливай, знай.
После этих слов послышалось специфическое бульканье и легкий стук горлышка о край стакана. Леша дернул за кольцо банки с пивом, раздалось шипенье и слабый хлопок. Мордатый повернул голову.
– Дай пивом запить, – потом на секунду задумался и добавил, – но водки не налью. Самим мало.
Пришлось расстаться и со второй банкой. Следует уважать законы похмельной солидарности.
Между тем внимание Алексея привлекло лишённое логики поведение местных старух-путешественниц. Они входи на редких остановках и при виде бесцеремонно распивающих мужиков, гнев свой не проявляли. Напротив, лица елейно разъезжались в идиотской улыбке, а поза, в которой замирали, становилась угодливо-услужливой.