Осенние каникулы
Шрифт:
– Германа убили?
– Пока неизвестно… Но вы же и сами понимаете, что он оказался на кладбище не случайно…
– Да, конечно… Я сейчас позвоню Григорию Михайловичу и предупрежу его, что закрою на время кафе…
Из прокуратуры, где их встретил заинтригованный Сапрыкин, они перешли в расположенное по соседству здание криминалистической лаборатории, где, как предполагала Наталия, они попытаются совместными усилиями составить фоторобот девушки с запиской. Но Анжелика оказалась намного талантливее, чем она даже могла предположить. Она настолько
Ему потребовалось всего сорок минут, чтобы съездить за ней в поликлинику, где она работала медсестрой, и привезти ее в прокуратуру.
На вопрос, кто дал ей эту злополучную записку, Женя Березкина – так звали соседку – ответила, что ее остановила около кафе «Арлекино» какая-то женщина лет сорока пяти и попросила передать записку кому-нибудь из обслуживающего персонала кафе «для Германа».
– Она назвалась матерью этого самого Германа и объяснила мне, что и сама бы спустилась в кафе и передала записку, но Герман мог быть там, а у них очень сложные отношения, что он вот уже три дня как не ночевал дома… Я даже не стала особенно прислушиваться к ее словам, потому что мне не составляло никакого труда передать записку…
Она смотрела испуганными глазами на Сапрыкина, затем перевела взгляд на Анжелику:
– Я вас узнала, ведь это вы были за стойкой в тот день?
Анжелика кивнула.
– Женя, а ты не могла бы описать ту женщину, которая назвалась матерью Германа?
– Наверное… Она была очень странно одета… Знаете, чуть ли не старинное синее пальто, сильно приталенное и широкое в бедрах… На голове белая «таблетка», знаете, в старину носили такие шляпки… Волосы у нее были седые, а почти все лицо скрывали очки в черной и очень грубой оправе. Я еще подумала тогда, что я бы и сама сбежала из дома, будь у меня такая мамаша… Она показалась мне ненормальной…
– Она была пьяна?
– Нет, но от нее пахло каким-то ужасным одеколоном… на спирту… а еще нафталином…
– Какого она была роста?
– Довольно высокого. Я бы даже сказала, что она была стройная…
– А кожа? Нос, губы? – пыталась представить ее Наталия. Когда она услышала про синее пальто и белую «таблетку» на голове, ей стало жарко.
– Кожа бледная, но как будто без морщин, нос обыкновенный, а губы накрашены коричневой помадой… Страшноватая она, конечно…
Глава 10
ЛИТВИНОВА
Вернувшись домой, она рассказала Соне об этой женщине. Мысль о том, что у нее снова появилась возможность говорить с Соней на любую тему, приносила ей радость. Она вдруг поняла, что Соня, несмотря на то что они живут под одной крышей и которая всегда была в курсе всех ее последних дел, даже зная обо всех преступлениях и смертях, о которых они ей рассказывали, все равно относилась к ним, как к чему-то такому, что не могло иметь к ней никакого отношения. Она абстрагировалась от этой информации, а потому воспринимала ее совершенно не так, как воспринимала ее Наталия… Соня же не видела многочисленных трупов, которые приходилось видеть Наталии, не участвовала
Она лишь единственный раз в своей жизни оказалась в доме, нафаршированном трупами, да и то по чистой случайности… Но и это вскоре забылось.
– Что же ты теперь собираешься делать? – Соня вымачивала семгу в молоке с самого утра, а теперь аккуратно разрезала на ровные ломтики. – Поедешь к Алебастрову? Какая строительно-ремонтная фамилия…
– Придется… Но по пути я все-таки заеду в лицей… Я хочу поговорить с кем-нибудь из преподавателей…
– Звонила Сара, сказала, что заедет вечером за какими-то носовыми платками…
– Ой, я же совсем забыла ей отдать платки! Я тебе их не показывала? Они обшиты кружевом ручной работы…
Но показать носовые платки ей помешал Захарченко. Он позвонил и сказал, что находится возле ее дома, и попросил разрешения зайти к ней.
Он выглядел таким же рассеянным, как и в первый свой приход.
Наталия пригласила его выпить чаю. Соня пошла в свою комнату прилечь.
– Я бы не хотел выглядеть навязчивым, но мне бы хотелось узнать, как идет расследование?
– Оно бы шло намного быстрее, если бы вы, Андрей, были со мной откровеннее…
– Что вы имеете в виду?
– Монахова. Почему вы не сказали мне, что у Литвиновой был роман с Монаховым?
– Потому что у нее не могло быть никакого романа с этой старой и порочной развалиной!
– Это вы так говорите, а он мне сегодня ночью говорил обратное… Он сказал мне, что у Литвиновой к нему была… страсть…
– И вы поверили? – Он усмехнулся и отправил в рот маленькое пирожное. – Ерунда! Зачем ей было испытывать к нему страсть, когда у нее был Самсонов, я, наконец! Она была молодой симпатичной женщиной и могла бы найти себе кого помоложе, чем Монахов…
– Но ведь вы не станете отрицать того, что они встречались?
– Да, они встречались.
– А теперь ответьте мне, откуда вы могли знать о Монахове, если в тот момент, когда у них начался этот роман, вы были в Сирии?
Он понял, что попался. Он поперхнулся пирожным, закашлялся и едва пришел в себя. Со слезами на глазах он сидел перед Наталией и не знал, как ему вести себя дальше. Но затем все же решился:
– Я виноват перед вами… Я обманул вас, когда сказал, что ничего не знал о смерти Иры… Конечно же, мне сообщили об этом…
– Но кто?
– Ее приятельница, Лариса Щербакова… Я оставлял ей все свои адреса, телефоны, мы переписывались… И это от нее я узнал о романе Ирины с Монаховым. Я не поверил… Мне казалось это невероятным! Лариса же мне сообщила о том, что Самсонов уехал в Москву, и я сразу понял, чьих это рук дело… Кто бы взял Самсонова в Москву, если бы не Монахов? Да никто! И вот тогда я приехал домой… вырвался буквально на пару дней… На ноябрьские праздники!
– И вы встретились с Ирой?
– Да… Мы встретились… И крепко повздорили… Причем так крепко, что у нее началась истерика… Представьте, она кричала, что любит Монахова, и тут я не выдержал и влепил ей пощечину!