Осенние мухи. Повести
Шрифт:
— Марсель Легран? — повторил мужчина.
Фонари мигнули, как пламя свечи на ветру, и разгорелись с новой силой, высветив лицо Леона М., его опущенные плечи и худые руки с хрупкими запястьями.
— Вам в тысяча девятьсот третьем году было поручено «уладить» дело Курилова?
— В тысяча девятьсот третьем? — медленно, с выражением усталой иронии на лице, повторил М.
Он слегка присвистнул, наклонил голову к плечу и мгновенно стал похож на озябшую старую птицу.
Сидевшему напротив него
— Нет… — М. беспомощно пожал плечами. — Я вас не узнаю. Память стала не та…
— Не помните полицейского, который когда-то охранял Курилова? Того, что следил за вами на Кавказе?
— И провалил задание. Теперь я вспомнил, — кивнул М.
Он осторожно потер согревшиеся у огня ладони.
Пятидесятилетний М. выглядел много старше своего возраста. У него были узкая впалая грудь, насмешливое смуглое лицо, крупный, красивой формы рот и скверные зубы. Лоб прикрывала седая прядь. Глубоко посаженные глаза горели темным огнем.
— Сигарету? — тихо спросил он.
— Вы живете в Ницце, мсье Легран?
— Да.
— Удалились отдел, если мне будет позволено так выразиться?
— Именно так…
М. вдохнул дым тлевшей в пальцах сигареты, потом бросил ее на землю и долго и старательно затаптывал каблуком.
— Все это было давно, очень давно… — произнес он наконец с мимолетной улыбкой…
— Да-а… После вашего ареста… после покушения… мне поручили вести ваше дело…
— Правда? — рассеянно пробормотал М.
— Я так и не смог узнать ваше настоящее имя. Никто из наших агентов-провокаторов не знал вас — ни в России, ни за границей. Теперь все это уже не важно… Прошу вас, удовлетворите мое любопытство: до революции 1905 года вы были одним из руководителей террористической организации в Швейцарии?
— Всего лишь рядовым исполнителем.
— Неужели?
— Именно так, сударь, — устало кивнул М.
— А потом? В семнадцатом и позже?.. Вы ведь были… — Он замолчал, подбирая слово, потом улыбнулся, блеснув острыми длинными зубами: — «В обойме»?
— Да… В обойме…
— Работали в ЧК?
— Чем я только ни занимался. В те трудные времена каждому находилось дело, — ответил М., постукивая тонкими пальцами по мраморной столешнице.
— Не хотите назвать свое имя? — со смехом спросил собеседник. — Клянусь, я теперь тоже мирный рантье. Мною руководит былое профессиональное любопытство.
М. привычным зябким жестом приподнял воротник пальто, потянул за концы шарфа.
— Я вам не верю, — произнес он с хриплым смешком. — Как говорится, «первая любовь не забывается»… Кроме того, мое имя и теперь ничего вам не скажет…
— Вы женаты?
— Нет. Придерживаюсь старых добрых революционных традиций, — ответил М., снова улыбнулся — бегло, по привычке, и углы его рта опустились еще ниже. Он лениво сжевал бриошь и спросил, подняв брови: — Ну, а вы сами… Как ваше настоящее имя?
— О, я… тут нет никакой тайны… Баранов… Иван Иванович… Я десять лет состоял при его превосходительстве… при Курилове.
— Вот как?
Впервые за все время разговора с лица М. сошла утомленная ухмылка, он отвел взгляд от восковых манекенов в ярко освещенных витринах, глядевших на пустынную, залитую дождем улицу. М. откашлялся и поднял на Баранова ввалившиеся глаза:
— Вам известно, что стало с его семьей?
— Жену расстреляли во времена революции. Дети, должно быть, еще живы. Бедняга Курилов… Помните его прозвище? Кашалот… Забавно.
— Свирепый и ненасытный, — процедил М.
Он раскрошил в пальцах остатки булочки и
собрался было уйти, но дождь зарядил еще сильнее, и ему пришлось остаться.
— Вы тогда не промахнулись… Сколько всего у вас на счету?
— К тому моменту? Или с тех пор?
— Всего, — повторил Баранов.
М. пожал плечами:
— Вы напомнили мне мальчишку, который явился ко мне однажды, чтобы взять интервью для американской газеты, его тоже интересовали статистические детали: сколько человек я убил с тех пор, как мы пришли к власти? Я задумался, и этот писака — невинная душа! — едва не взорвался от возмущения: «Разве возможно забыть такое?!» Маленький розовощекий еврейчик по фамилии Блюменталь из «Чикаго трибюн».
Он щелкнул пальцами, подзывая проходившего по террасе портье.
— Мне нужен экипаж.
Когда фиакр остановился перед входом, М. встал, протянул Баранову руку:
— Забавно встретиться вот так…
— Просто невероятно…
М. вдруг расхохотался, спросил по-русски:
— А кстати… многие ли отправились на тот свет… «нашими молитвами»?.. Нашими заботами?..
— Какая разница? — Баранов пожал плечами. — Дело прошлое… Да и я больше не служу.
— Вполне справедливо… — откликнулся М. безразлично-усталым голосом. Он раскрыл свой большой черный зонт, наклонился, чтобы прикурить сигарету, и отблеск огня осветил впалые землистые щеки и темные беспокойные глаза. Курить он так и не стал — вдохнув пару раз дым, выбросил сигарету, тронул поля шляпы в знак прощания и уехал.
Леон М. умер в Ницце в марте 1932 года, в доме, где жил все последние годы.
Среди его книг был найден небольшой черный кожаный портфель, где лежала отпечатанная на машинке рукопись. На первой странице карандашом было проставлено название: