Осенние рассказы
Шрифт:
— Угадал, ну что с тобой делать, — вздыхает мама.
— Поехали скорее домой. Ну пожалуйста.
— Машина придет к обеду, — вздыхает мама. — А пока — завтракать.
После завтрака я бегу к Мухтару.
— Мухтарчик, миленький, мы уезжаем. Я тебя люблю, — обнимаю я пса. Он, кажется, что-то чувствует, поскуливает и отводит глаза.
— Мы приедем в гости, честное слово, — объясняю ему я. — Мама сказала. А на следующее лето мы опять будем здесь жить и с тобой играть. А мне подарят ружье, и мы пойдем
Мухтар доверчиво смотрит на меня и виляет хвостом.
Когда пришла машина, Мухтар начал нервничать. Он пытался сорваться с поводка и скулил, царапая лапами по земле. Я начал плакать, даже ружье не могло примирить с потерей и в машину меня сажали силой.
За лето наша квартира забылась. Я с удивлением, смешанным со смутным узнаванием ходил из кухни в комнату и обратно, выходил на балкон и ощупывал пластмассового тукана с огромным желтым клювом, стоявшего в книжном шкафу. Вечером за окном начал накрапывать дождик. Отец вернулся с работы, достал из портфеля ружье в коробке, и дачный сезон временно забылся, сменившись на охотничий.
Через несколько недель ружье приелось. Как-то субботним утром я пристал к родителям с просьбой съездить на дачу и навестить Мухтара.
— Ты знаешь, а Мухтар ушел жить в лес, — сказал отец и отвел глаза.
— Как ушел? Он же был на поводке, — изумился я, чувствуя, что дело нечисто.
— Тетя Клава его отпустила погулять, он встретил знакомую собаку, подумал, и решил, что хочет жить в лесу, — опять соврал отец.
— А как же я? — слезы потекли из глаз. — А вдруг он вспомнит о нас и вернется.
— Ну хорошо, давай я завтра, или лучше в понедельник позвоню тете Клаве и спрошу, не возвращался ли Мухтар. — Нехорошее выражение было у отца в глазах, да и голос какой-то чересчур сладкий. — Хочешь, поедем сегодня в кино смотреть мультфильмы?
— Хочу, хочу. А мороженое купишь?
— Куплю, куда я денусь, — вздохнул отец.
В тот день в кионтеатре «Россия» показывали самую что ни на есть первую серию «Ну, погоди». Она и серией-то тогда не была, просто так, маленький фильм про волка и зайчика. А мороженое было вкусное, сладкое и холодное, как ему и полагается.
Вечером, уже лежа в кровати, я вспомнил Мухтара и загрустил. С кухни доносились приглушенные голоса родителей. Я на цыпочках прокрался к двери и прислушался.
— Ну и как ты думаешь, он поверил? — спрашивал отец.
— Поверил, скорее всего. А Клава сволочь, трешки в месяц ей на собаку мало было.
— Да в чем она виновата. Все дворовые собаки в округе бегают. Кто же знал, что в этот день будут ловить бродячих собак?
— Могла бы заявить, нам позвонить, в конце концов. Я иногда думаю, не сдала ли она его за деньги какому—нибудь живодеру, а нам наврала.
— Вряд ли. Сколько ей за дворнягу дадут? Ту же трешку от силы.
— А хоть рубль. Ей в тот момент на бутылку не хватало, вот и загнала пса.
Я не понимал, о чем говорят
Но возраст брал свое: забыть прошлое мне больше никогда не удавалось.
Недавно мне приснился старый дачный дом. Я поднялся по скрипящим ступенькам на террасу, с изумлением вспомнив старый диван, покрытый клеенкой, растрескавшиеся подоконники, на которые я любил залезать в детстве и треснувшее стекло, по которому я ударил игрушечной саблей. Обеденный стол, за которым в меня впихивали овсянку и макароны по—флотски стоял все на том же месте, около входной двери. На стене висел выцветший от времени, но до сих пор неправдоподобно яркий охровый олень с рогами на фоне синего озера. Озеро и снежные горы на горизонте напомнили мне Йоссемитский национальный парк. На стене все так же тикали ходики, и даже цинковое ведро около печки стояло на своем месте.
В доме пахло затхлостью, сад зарос, от кустов крыжовника ничего не осталось, а собачья конура куда-то исчезла. Около моей кровати лежал забытый в детстве остов машинки, собранной из немецкого конструктора — железная рама с винтиками и большие, пахнущие едкой резиной черные колеса.
— Вот вы где, — обрадовался я. — Я же вас целый год искал, все пытался из остатков конструктора что—нибудь собрать, да так и бросил.
Входная дверь скрипнула и через нее, радостно стуча грязными лапами по дощатому полу, и вихляя задом, в комнату ворвался Мухтар и бросился ко мне, облизывая руки и подпрыгивая.
— Хороший мой, Мухтарчик, — на глазах у меня выступили слезы. — Дождался все—таки, псина. И надо же, совсем не изменился, как был щенком, так и остался, дурашка!
Теплое собачье тело прижималось к моему, счастье поднималось в груди, но неумолимые ходики пробили семь раз, налетел осенний ветер, и видение рассыпалось.
Я проснулся. За окном шумели деревья — поднялся сильный ветер. В стекло стучал холодный осенний дождик.
— Это хорошо, — подумал я, с трудом возвращаясь в реальность. — Значит к новому году в горах будут грибы.
Семечкин
Судьбу первых моих школьных лет решила простая закорючка, сделанная чернильной ручкой на листе бумаги. Закорючке этой предшествовало слово «Отказать», а листочек был заявлением директору школы. Школу и директора я помню смутно, меня привели туда, в прохладную тишину еще пустых коридоров, в которых висели портреты Пушкина с длинными бакенбардами, еще одного в пенсне с исключительно ироничным взглядом и третьего, совершенно мужицкого вида со светлыми глазами.