ОСЕННИЙ ЛИС
Шрифт:
– Сорока? Гм… – Травник усмехнулся с хитрецой и покосился куда-то наверх. – Что ж, это идея… Спасибо, Шандор. А теперь – идите. Идите, а то будет поздно.
Шандор молча кивнул и первым отправился вниз по тропе. Остальные поспешили за ним вослед. Травник остался один. Он огляделся, выволок убитых стражников, затем вошел в пещеру и принялся собирать рассыпанные травы. Замер вдруг.
– Все повторяется, – пробормотал он и облизал пересохшие губы. – Как будто время вспять пошло… Как будто снова деда Вазаха убили…
Он подобрал два стебля белены, сухой корень адамовой головы, растеребил головку
Шла дикая охота.
* * *
Уже темнело, когда на поляну с камнями снова вышли двое.
С севера к поляне вышел человек.
С юга – волк.
Они стояли молча, не сближаясь. Наконец, травник шагнул вперед.
«Ты снова звал меня, – возник в его голове знакомый голос вожака. – Чего ты хочешь, Одиночка?»
Странник поднял взгляд.
– Мне нужна помощь, – сказал он. – Я приготовил все, но чувствую, что одному мне не справиться.
«Мое время на исходе, – был ответ. – Сегодня последняя ночь. Чем я могу помочь?»
– Убей, – сказал травник. – Хотя б двоих. Хоть одного.
Вожак долго молчал.
– Так ты поможешь мне?
«Хорошо, – последовал ответ. – Я буду там.»
И он исчез.
Странник поднял взор и замер так.
Остатков колдовского зрения хватило, чтоб увидеть – его силы были здесь, зависли в воздухе над каменным столом тяжелым дымным облаком, крест-накрест скованные болью. Ни подступа к ним, ни ключа к заклятию у травника не было, да и быть не могло – доверенные камню в вечное хранение, они были недосягаемы, и требовалась недюжиная сила, чтоб сломать Печать.
Утратив дар владения словом, поэт становится калекой – слепым глухим созданием, безразличным к миру и к себе…
А кем тогда становится колдун?
Травник дважды глубоко вздохнул, собираясь с силами, и шагнул вперед. Взор его замер. По вискам заструился пот.
Иногда совсем не обязательно разбивать цепи для того, чтоб стать свободным…
Тихонько, словно нитку из клубка, он вытягивал обратно тонкий жгут колдовского огня. Тугая спутанная мощь противилась разрыву, корчилась, ходила ходуном. Снег плавился с шипением и треском. Парень закусил губу от боли. Все повторяется… Как в графской темнице хрустели суставы, срывая с руки ненавистное телу железо, так и сейчас корчилась в муках душа – плененное пламя живого костра средь кирпичной печи. Только не было для нее спасительного яда. Да и не помог бы он тут ничем.
Травник не знал, сколько все это длилось, лишь почувствовал внезапно, как темные лепестки старого заклятия свернулись вдруг сами в себя, и каменный алтарь пред ним погас, опустошенный.
Странник утер пот со лба и долго молчал, слушая, как потрескивает остывающий камень, затем сунул руку в карман, нашарил там два гладких, отполированных ветром орешка и пробежал глазами по макушкам деревьев.
Сорока сидела на суку, любопытная, как всегда, смотрела вниз на человека, ожидая, чем все кончится. Травник с хрустом раздавил в руке орехи и цокнул языком. Сорока встрепенулась. Травник улыбнулся.
– Ну, иди сюда, – негромко сказал он. – Иди, не бойся…
Сорока слетела и уселась на камень.
– Вот и славно… – кивнул травник, разжевал и проглотил второе. – А теперь – лети.
Птица вспорхнула и пропала меж деревьев.
Травник постоял некоторое время, молча глядя на старые камни.
– Прости, брат Леонард, – прошептал он. – Не получилось из меня раба.
Он повернулся и скрылся в лесу.
* * *
– Не отставать! – прикрикнул на своих солдат граф Цепеш. – Где он, Кришан?
– Где-то здесь, мой граф. Эй вы, смотреть в оба!
– Вон он! – крикнул кто-то, указывая рукой.
За кустами мелькнула рыжая голова, и вся кавалькада с топотом и свистом бросилась в погоню.
– Вперед, вперед! – погонял их оруженосец. – Ищите лучше! Первый, кто его найдет, получит сто талеров, слышите?
Всадники рассеялись, прочесывая кусты и все больше отдаляясь друг от друга. Один из них – Михай, вдруг заприметил чью-то тень, скользнувшую за деревьями, и тут же ринулся в погоню. Рыжая шевелюра мелькала впереди то справа, то слева, и Михай уже уверился, что награда у него в кармане, как вдруг его конь споткнулся обо что-то, и тяжелая колода на веревке, описав дугу, страшным ударом выбила всадника из седла.
Роняя снег с ветвей, сорока взлетела и исчезла меж деревьев.
* * *
Имре сразу увидел его. Все, как описывал господин граф – рыжий, в полушубке и хромает. Он пустил коня рысью, на ходу выхватывая саблю, и в этот миг его шею захлестнула петля. Высокая лесина разогнулась, словно спущенный лук, и, вырвав всадника из седла, вознесла его в темнеющее небо. Перед глазами промелькнул белый сорочий бок – это было последнее, что он увидел перед тем, как навсегда погрузился во тьму.
* * *
Ференц был не очень-то силен в рукопашной, но как наездник мог потягаться с кем угодно, и потому слегка опешил, когда его лошадь встала, как вкопанная и попятилась назад, храпя и роняя клочья пены с трясущихся губ.
– Ты что, Гвеждинка? – он похлопал ее по шее, успокаивая. – Ну, ну… Что там?
Он поднял взор и осекся, заметив впереди пронзительный блеск волчьих глаз. Матерый белый зверь появился будто ниоткуда. Ференц отшатнулся и зашарил рукой в поисках оружия.
Волк подобрался и прыгнул, бесшумно, словно призрак.
Клыки его сомкнулись.
И повсюду в лесу, подгоняемые жаждой наживы, гнались за призрачной тенью графские холуи. Гнались и гибли, натыкаясь на отравленные колья, попадая в смертельные петли ловушек, сгорая заживо в страшном, неведомо откуда льющемся огне…
Никто их больше не видел.
* * *
Кришан и два его приспешника, увлекшись погоней, не заметили, как старый граф остался далеко позади. К тому времени, когда след привел их на поляну – ту самую, где несколько недель тому назад началась вся эта кутерьма, уже взошла луна.