ОСЕННИЙ ЛИС
Шрифт:
– Может, и так… – Олег поскреб в затылке. – Не по мне все эти колдовские штучки. Я в жизни ничего не боялся, а тут, когда он на нас с мечом попер, прямо душа ушла в пятки… А ловко ты меч-то его, посохом! Он что у тебя, заговоренный что ли?
– А? – Жуга поднял взгляд, покосился на расщепленную макушку посоха. – Нет, что ты… Вяз это, самый обыкновенный вяз. Повезло просто, да Геральт и убивать-то нас не хотел…
– Знаешь, – задумчиво сказал Олег, – не хотел бы я стать таким, как этот Геральт.
– Кто знает? может, он по-своему тоже прав… Ты куда сейчас?
– В
Жуга помотал головой.
– Нет. Не пойду. Был я тут недавно в городе одном… Что-то нет больше охоты. – Он подбросил на ладони приятно увесистый кошель, развязал, заглянул внутрь. – Серебро… На, держи половину.
Олег замялся.
– Ну ты это… зачем…
– Да ладно, чего уж…
Олег подставил ладонь, неловко сунул деньги за пазуху.
– Ну, так я пойду?
– Счастливо, – кивнул Жуга.
– Что ж, прощай. Заходи как-нибудь, если что – помогу, чем смогу…
– Прощай.
Олег потоптался, пожал протянутую руку и зашагал к Маргену, вскоре скрывшись за поворотом.
Жуга остался один.
Он долго стоял посреди дороги, глядя куда-то перед собой. Почему-то все время вспоминался странный, такой до боли открытый взгляд серых девичьих глаз. Эльза-Мария…
«Ила» звучало лучше.
Жуга усмехнулся грустно своим мыслям и вдруг нахмурился: впервые в жизни он не мог распознать, какое из двух имен девушки настоящее.
Что– то холодное вдруг коснулось его лица, кольнуло тонкой иголочкой и слезой сбежало вниз по щеке.
Жуга поднял голову.
Падал снег.
«Ах– р! Ведьмак! Я думал, их уж не осталось вовсе. Он что, и правда ехал через Каменный Круг?»
– Откуда же мне знать?
«Тогда тебе повезло. Тебе и твоему приятелю не стоило туда ходить – та мельница давно уже мертва. Мельники частенько повреждаются в уме – уж слишком много разных мыслей в голову приходит, когда крутится колесо и мелется мука. А если человек еще при этом и один… – Медведь поднял взгляд на травника. – А ты правда не различаешь цвета?»
– Только красное и зеленое.
«Этот браслет. Ты почти не говорил о нем. Покажи.»
Жуга приподнял руку:
– Я как раз собирался рассказать… Нет, извини, снимать не буду. Если хочешь, подойди поближе.
Маленькие глазки зверя холодно блеснули. Жуге на миг почудилась скользнувшая в их желтой глубине тень испуга.
«Ладно. Опусти. Мне кое-что понятно уже сейчас.»
– Вот как? И что тебе понятно?
«Вначале были смерть и колдовство. Потом ты встретился с детьми и существами ночи. А после – с девушкой и с тем, кто эти существа уничтожает. Убивает нечисть.»
– Я все равно не понимаю, кто прав, кто виноват. И почему вражда. А что до нечисти… Все то, что называют нечистью, меркнет порой перед тем, что таится в глубине людской души. Хотя, там есть и свет.
«Не бывает света без теней. Хоть это ты тогда уже понял?»
Травник медленно
– Это – понял.
– Можно ли о чем-нибудь жалеть, когда приходит зима?
– Что?
– Я говорю, как можно о чем-то сожалеть, когда приходит зима? Оглянись вокруг: весь мусор, канавы, сучья и буераки, все застарелые раны земли укрыты этой белой непорочной пеленой.
– Ну, не знаю… Слишком уж похоже на смерть.
– Ну и что, что похоже! разве это так важно? Мы все когда-нибудь умрем и все когда-нибудь воскреснем. Лучше представь, как по весне все здесь расцветет. Это ли не счастье – жить и видеть год за годом подобное чудо? Черт… Зуб болит…
– Потерпи до вечера, а там разведем костер, я тебе настой приготовлю.
– А поможет?
– Отчего нет? Дело нехитрое. Это он у тебя от холода ноет.
– Да, жаль, что сейчас не лето…
– Как можно о чем-то жалеть, когда приходит зима?
Собственные слова, вернувшись с тенью дружеской усмешки, произвели на путника странное впечатление: остановившись, он глянул озадаченно и вдруг расхохотался.
Он смеялся так звонко, легко и заразительно, что спутник его не выдержал и рассмеялся тоже.
Не в меру восторженному поклоннику зимы было лет двадцать, двадцать пять – трудно сказать точнее, потому как хоть и был он строен, и двигался по-юношески легко, но сложен был совершенно по-взрослому, бороду свою, густую и черную, носил уже далеко не первый год, да и голос имел что надо – глубокий, гулкий бас.
Спутник его казался помоложе и победнее, и если первый в своем зеленом жупане и мехом подбитом плаще выглядел этаким франтом, то второй был одет не так броско, зато добротно, как одеваются для дальней дороги местные крестьяне или горцы. Шел он, опираясь на посох и слегка прихрамывая, нес за спиной потрепанную котомку. Из-под черной, катаной, самого простецкого фасона шляпы выбивались спутанные пряди рыжих волос.
Эти двое, похоже, были в пути уже не первый день, пробираясь не то в Равенцы, не то в Галлен: дорога – укатанный санный проезд – могла завести и туда, и туда, и поскольку до развилки было еще далеко, то повстречавшись, оба шли вместе, сведенные зимой, судьбой и дальнею дорогой, да может, еще тем странным зудом, что круглый год уводит прочь из дома охотников, бродяг, поэтов и воров.
В это время года здесь было мало дичи и нечего было красть.
Жуга – так звали рыжего странника, или, по крайней мере, так он сам себя называл.
Поэт звался Вайда.
Была зима. Бесцветная, равнодушная, не очень холодная, но такая буранная, такая обильно-снежная, что старики в деревнях только диву давались, глядя поутру в окошко – не могли они припомнить такой зимы, сколько ни ворошили в седой усталой памяти долгий свой век. И летописи молчали, а если и не молчали, то отсылали в прошлое так далеко, что сомнение брало – полно! да было ли это? И неужто жили люди в ту пору? – качали головой старики и лезли обратно на печь, кряхтя недужно.