Осенний лист или зачем бомжу деньги
Шрифт:
Картину можно перевесить. Что она над кроватью висит? Он же на кровати валяется все время, и картину снизу не видно. Или в кресле сидит, телевизор смотрит. Картина сбоку. Тут одно из двух - либо на картину пялиться, либо в ящик. Куда бы ее повесить? А если над телевизором? 'Сонька' в проеме стоит между двух дверей - одна дверь в ванную, другая на кухоньку. Нет, не войдет картина в проем.
Широкая шибко. А если ее не поперек, а повдоль повесить?
Бирюк склонил голову набок. А ничего! Так даже больше на светофор
Бирюк снял произведение неизвестного, но, по-видимому, неплохого, а может быть даже талантливого художника-абстракциониста с гвоздя, и увидел дверцу тайника.
– Интересно!
Бирюк поставил картину на пол, прислонив ее к стене, не спеша подошел к двери и, нарушив обыкновение, закрыл ее на ключ.
– Так оно спокойней будет, - сказал он сам себе вслух.
На дверке был кодовый замок, но для медвежатника с большим стажем, коим являлся Бирюк, любой замок не проблема. Было бы чем. Заветная котомка лежала в прикроватной тумбочке, с ней Бирюк расстаться не смог. Инструменты там, объяснил он Майке как-то. Мало ли что случится?
Через пару минут Бирюк вытащил из тайника кейс. Взвесив кейс в руке, определил:
– Либо там кирпичи, либо деньги. Подозреваю, что не кирпичи.
Кейс был доверху набит пачками стодолларовых купюр. Бирюк пересчитал пачки, доставая их из кейса и бросая на покрывало кровати
– сто штук по десять тысяч долларов в каждой пачке. Ровно один миллион долларов. Вид миллиона не привел Бирюка в состояние эйфории, он был совершенно спокоен. В своей жизни он видел горку бабок и побольше.
– И на хрена бомжу миллион? Тем более бомжу на полном государственном обеспечении?
Бирюк уселся в кресло, искоса взглянул на кучу долларов и завел неторопливый мысленный разговор с самим собой.
– Что делать с этими деньгами, а, Бирюк? Гульнуть напоследок?
Взять с собой Майку, думаю, она не откажется, и махнуть по Европам?
Погреть старые больные косточки на нерусских пляжах?
– Здесь в тихом уютном номере 'Приюта убогих' под теплым одеялом их верблюжьей шерсти тоже не холодно.
– Может тебе, Бирюк захотелось поплескаться в море? Или в океане?
Чего мелочиться?
– В персональной ванне мне сейчас комфортней. Температуру можно регулировать. А в море холодно. И всякая дрянь морская - рыбки, медузы. Акулы, пираньи всякие…
– Просадить часть бабок в казино? Оттянуться по полной?
Побарагозить всласть?
– Еще чего! Отдать ни за что, ни про что деньги каким-то дармоедам заморским! Хрен им!
– Можно попить дорогих коньяков, поесть омаров.
– Ох, да что омары! Овсянка и манная каша! Здоровая пища. И желудок не болит и со стулом полный порядок. Да и не хочется что-то ничего. Вон в холодильнике полно всего,
– Хочешь заняться любовью с Майкой? А что? Вдруг получится?
– Да какой из меня любовник? Шевельнулось что-то, я уж решил - смогу! А что я смогу? Это большой вопрос. Да, ешкин кот! Ушло мое время. Да от меня Майка в первую же ночь к какому-нибудь негру с твердыми мышцами в койку прыгнет. Только трусики ее беленькие сверкнут.
– Значит, не желаешь шикарно провести время и встретить смерть на огромной гостиничной кровати президентского номера? В объятиях
Майки? Ну ладно, не Майки, какой-нибудь… м-м-м…мулатки.
– Уж лучше я здесь смерть свою встречу. На Родине!
– Ну ладно. А без загулов? Просто посмотреть мир? Где ты был? Да нигде. По стране-то поколесил порядком, но в основном в автозаках и спецвагонах для перевозки заключенных по железной дороге. На мир смотрел через решетку и колючую проволоку. Ты даже море видел только
Черное и только с российского берега.
– Каждый день по телевизору этот 'мир' вижу.
– Сидишь тут как…, как бирюк. Один. В своей 'одиночной камере'.
И с места стронуться не хочешь. А тебе, кстати, не кажется, что твоя
'камера' в этой богодельне напоминает настоящую тюремную камеру? И ты в ней пожизненный срок тянешь? Нет?
– Меня здесь никто не держит. Захочу - возьму свою котомку и уйду.
Снова бомжем стану.
– Никуда ты не уйдешь. Так и усохнешь тут.
– Не твое дело! Пошел на хрен! Сгинь!
– Это ты сейчас сам себе сказал, если забыл…
Бирюк поднял к глазам руки. Они мелко дрожали. Не от волнения, от старости. Да - он стар! Стар для таких развлечений и для поездок. С девками и в одиночку. С загулами и на сухую. Да и не хочется, если честно признаться, не хочется уже ничего.
Деньги шальные, но любые деньги должны приносить счастье, а для него сейчас счастье - видеть, что счастливы другие. Смотреть со стороны пока глаза еще различают свет и людей на этом свете, и видеть, как они радуются.
– Отдам-ка я эти деньги Сидорову. Пусть он их в развитие инфраструктуры города вкладывает. Ему я верю. Он эти деньги по ветру не пустит. А людям счастье будет.
Бирюк встал с кресла и аккуратно, одну к одной сложил пачки в кейс. Подумал и оставил одну пачку. Проворчал по-стариковски:
– Майке дам. Не зря же она старалась, трусы мне свои показывала.
Октябрь 2006г.
This file was created