Осенний мотив в стиле ретро
Шрифт:
И еще этот звон, только что возникший, тонкий и назойливо сильный.
Я с легкостью необычайной увязываю факты, я — самодеятельный Мегрэ.
Очень уж привлекательно объяснить все тарелкой, зависшим над моим домом невозможным чудом.
Должна ведь отыскаться бесспорная причина хроновидения, дара, о котором я не просил ни Господа Бога, ни Литфонд. Иначе дело запахнет смертельным ударом по мировоззрению истового материалиста.
Пронзительность звука такова, что становится не по себе. Вроде бы ноет все пространство комнаты и время, текущее в ней, —
Состояние мое не с чем сравнивать, впрочем, нечто похожее бывает, когда Костик начинает мужественно лепетать рифмованный вздор в лучезарно-ободряющих улыбках своей мамы, Верочкиной сестры. Так и видится тогда штампованная аннотация ко всему этому трам-бам-тарараму, пяток строк лживо-гладенького петита…
Попытаться растолковать: миленькие, нет у вашего мальчика слуха, он не слышит жизни, ему нигде не болит, ни одной вавки за двадцать два годика. Ему не о чем кричать и шептать тоже не о чем. И не стоит ему совершать безрассудное бегство из инженерных рядов.
Странно, но Верочка вмиг звереет:…конечно, моя родня, куда уж… плевать тебе, пробьется ли он…
Мне и точно плевать, но лучше бы не пробился.
Звук сгущается, бьется во все углы, стискивает мне виски и проникает вовнутрь.
Надо снять напряжение, немедленно и любой ценой.
Прости меня, дружище, мягколапчатый мой Сергей Степанович, совсем уж нечем будет встретить тебя и твои хлопоты.
Открываю последнюю в этом доме бутылку «Русской», наливаю граммов пятьдесят. По такому случаю огурчик бы.
Вскрою баллон — Верочка убьет, но все равно вскрою, — черт с ними, с зимними запасами, до зимы еще дожить надо.
Сейчас станет хорошо, исчезнет этот ноющий звук. Как и нередко случается, морально-отрицательным способом восстановлено морально-положительное состояние. Восстановлю окончательно и пойду спать.
Не так уж много дало мое сегодняшнее путешествие, но и за то спасибо.
Так.
Хорошо не становится, становится никак. И пить больше неохота.
Возвращаюсь в каминную (какое щемяще-приятное название!), включаю свет.
По комнате плавает какой-то голубой сладковатый дым, как будто зажгли десяток палочек с индийскими благовониями.
Неужели из печки что-то вывалилось или окурок не туда сунул? У-у, пьяная рожа!
Нет, все в порядке. Печка, и.о. камина, давно остыла, свежезажженная сигарета торчит у меня во рту. Все в порядке, но по комнате плавают полупрозрачные сгустки дыма.
Чудеса наводняют мою дачу, не хватает только парочки бледных привидений, взывающих к справедливости. Цветная мистика клубится у ног.
Устраиваюсь в кресле и как-то подсознательно ищу глазами кувшин с узорчатой арабской вязью. Не слишком ли — явление джинна, случайно освобожденного почти трезвым писателем Лиходедовым.
Включаю магнитофон, пусть Володин голос изгонит этот противный посвист. И Володя Штейн старается:
Жизнь поэтарывки иЧерт возьми, это из более позднего Струйского, гораздо более позднего, или я ошибаюсь? Все планы склеиваются в голове, перемешиваются десятилетия, не хватает только мне, биографу, забыть где, когда и при каких обстоятельствах.
Между тем, дым сгущается все сильней, и, наконец, напротив меня сотворяется нечто контурное и зыбкое, возможно, человекообразное.
И я сразу определяю — голубой человечек, летающая тарелка, мой сигнал и прочее, и прочее…
Анекдот какой-то, но мне не до смеха.
— Что с тобой стряслось? — спрашивает голубой человечек. — Зачем ты звал нас?
Могу поклясться, вопросы эти сами втекают в мою голову, и никаких сотрясений воздуха в связи с ними не происходит. Ну, сие, положим, элементарно — не хватает, чтоб они общались с нами посредством обычных разглагольствований.
Непонятно другое — в честь чего он, несуществующая дымчатая личность, нелегально просочившаяся в этот дом, старается мне серьезные вопросы задавать? Шуток не понимает, что ли? Это же просто, как дважды два, — мое настроение на миг просветлело и толкнуло на крыльцо для вполне невинного занятия — пускания зайчиков.
— Ты передавал SOS, — внушает мне голубой человечек, — что в расшифрованном виде означает: «Спасите наши души». Чьи души я должен спасать?
О господи, инопланетянин-то без малейшего чувства юмора, куда уж ему души спасать. И вообще, какое ему дело до моей души, до запутанной мозаики импульсов где-то в потайных ходах между корой и подкоркой?
Я больно щипаю себя за ухо, и похоже, человечек морщится от этой средневеково-нелепой операции.
— Сомневаешься в моей реальности? — словно бы ухмыляется клубящееся создание.
В целом, я ни в чем таком не сомневаюсь. Понимаю, что сомнение движущая сила, но не она ли подчас сворачивает скулы?
Реален, так реален. Будь я и вправду пьян, поверил бы, запросто поверил бы, но я слишком трезв для веры и достаточно глотнул для изгнания сомнений, иными словами, я идеально формируем, и потому мне попросту все равно. Реален, так реален. Хочешь спасать мою душу — спасай.
— Трудная книжка, да? — участливо спрашивает голубой человечек.
Издевается? Вряд ли. Для этого не стоило спускаться со своего облачного пастбища. Заоблачье как раз неплохое место для насмешек, самое безопасное.