Осенняя молния
Шрифт:
(Ты бы так классно смотрелась с хлыстом и в латексе…) — прозвучало еле слышное мнение.
— Оля, подожди минутку, — раздался знакомый голос, когда Точилова подходила к подъезду.
Ее окликнула Сима Сафонова, странноватая разведенная толстуха лет пятидесяти, как и Ольга, жившая на первом этаже, но в соседнем подъезде. Детей школьного возраста у Симы не было, но это не мешало то и дело обращаться к Ольге с малозначащими просьбами и даже жалобами. Точиловой пришлось пару раз сухо сказать, что она не намерена «разруливать» соседкины горести, и та, к ее чести, сумела понять, что нет смысла загружать своими проблемами постороннего, по сути, человека. Однако сравнительно ровные отношения у них сохранились, и Ольга ничего не имела против того, чтобы общаться с соседкой чисто по-житейски. К тому же Сима, будучи неработающей (видимо,
— Лену Соколову нашли вчера, — с заговорщицким видом сказала Сима.
Ольга даже не поняла, о ком речь. Прокрутив в голове списки из классного журнала, она убедилась, что соседка говорит не об одной из ее учениц.
— Девочка из первого подъезда, на втором курсе промышленного училась, — разъяснила Сафонова, увидев недоумение на лице Точиловой. — Она пропала два дня назад…
Теперь Ольга поняла: позавчера поздно вечером родители этой девушки прошли по подъездам, прося мужчин помочь в поисках, хотя бы в близлежащих местах; вроде бы дочь звонила с мобильного, говоря, что до дома ей минут пятнадцать идти. Добровольцев нашлось не слишком много — справедливости ради, мужчин активного возраста в каждом из подъездов оказалось раз-два и обчелся: что ни квартира, то либо пенсионеры, либо разведенка с детьми…
— Убили ее, — громким шепотом продолжила Сима. — Зарезали. За гаражами пустырь, а внизу ложок. Там и лежала она.
— Обокрали? — спросила Ольга только затем, чтобы поддержать разговор.
— Нет, насильник, наверное… Ну, она сама хороша: зачем было тащиться через пустырь в юбке такой вот… — Сима развела большой и указательный пальцы, показывая длину той самой юбки.
Ольге как-то враз стало чуть не до слез жалко девчонку, которую она, скорее всего и в глаза не видела. И даже вроде досады ощутила: что же это за бред такой творится, коль стоит девочке надеть мини, и она уже подвергает опасности свою жизнь?.. Точилова вспомнила, как зажигала сама, будучи студенткой, и как ей раза четыре пришлось получать «опыт борьбы против потных рук», о чем пел кто-то из современных… Пятый опыт оказался неудачным, хотя как сказать, если уж честно… По крайней мере этот абрек потом отвез ее домой на такси, (причем сидя рядом с ней на заднем сиденье, не прекращал признаваться в любви), да еще купил цветы по дороге, а она потом целый час плакала и смеялась, не понимая, что с ней такое происходит.
Зато что с ней происходило сейчас, Ольга понимала лучше. Она так и предвкушала себе, как поднимется домой, примет душ, поработает часок с классным журналом (выносить из школы его не разрешалось, но этот запрет игнорировался традиционно), проверит тетради, а потом…
— Откуда такие подробности? — спросила Ольга. Не без легкой тревоги, смешанной со странным любопытством.
— Дед один с ихнего подъезда сказал. Его внук с друзьями ее и нашел. Я думаю, что мальчишки, прежде чем звать на помощь, внимательно все там осмотрели. Сыщики, понимаешь… Жуткое дело, я бы умерла со страху.
Ольгу слегка подрал мороз по коже. Конечно, жуткое, что там говорить…
— По квартирам уже ходили двое из полиции, звонили в твою, пока тебя не было, — продолжала тем временем соседка. — Я сказала, что ты работаешь в школе, будешь около пяти часов. Может быть, придут еще.
— Спасибо, Сима, — слегка улыбнулась Ольга. Весьма ценно, что ее предупредили о визите посторонних, придется их дождаться. Ладно, ничего страшного, скоро уже появятся. В это время можно будет как раз с тетрадями поработать.
… С тетрадями Ольга закончила к шести вечера, но полиция в гости пока что еще не заглянула. Ожидание стало слегка напрягать, Ольга не любила неопределенности, к тому же ее тело нуждалось (очень сильно нуждалось) в доброй разрядке. А этому не должен был мешать никто, даже мужчина. Если он не живет с ней, конечно…
Точилова призадумалась. Научившись довольно рано (лет в восемь-девять) получать ни с чем не сравнимое наслаждение с помощью собственных пальчиков, и став постарше, она была уверена, что с появлением в ее жизни постоянного мужчины потребность в самоудовлетворении отпадет сама собой. Однако этого не произошло. Со временем ее тело начало требовать все более новых, разнообразных и изощренных способов достижения разрядки, словно организм наркомана, требующий увеличения дозы. Геннадию, первому (и пока что последнему) кандидату в мужья, это не нравилось. Словом,
Будучи женщиной в меру (опять это «в меру»!) прагматичной, Ольга заставила себя прекратить расстраиваться, принять самое себя такой, какая она есть и не спешить форсировать события… И конечно, признаться: она уж очень любит себя. Речь шла о плотских радостях, естественно — с этим она сама с собой тоже согласилась. Причем как раз в тот момент, когда смотрела по кабельному ТВ очередной немецко-голландско-ирландский фильм с банальным названием. В каждой из таких лент непременно имели место одна-две сцены лесбийской любви, у Ольги особого интереса не вызывавшие. Отвращения, впрочем, тоже. В студенческие времена к ней клеилась высокая, крепкая спортсменка, учившаяся двумя курсами старше, и которую тоже звали Ольгой, но натолкнувшись даже не на неприятие, а на ледяное равнодушие, быстро отвалила. Точиловой сложно было представить себя в постели с женщиной… и только обрывки редких влажных снов говорили ей, что она еще не все про себя знает. По крайней мере, когда-то книжки про Эммануэль ее возбуждали — Ольга помнила, как она любила сидеть за столом совершенно голой и читать нескромные, бесстыдные откровения… Сейчас она тоже сидела за столом совсем голая, но только перед ней лежала не эротическая беллетристика, а классный журнал. Ведя по списку тонким пальцем с аккуратно подстриженным ногтем, покрытым бесцветным лаком, Ольга пыталась понять, кто из ее учеников и чего именно хотел бы. Девушек она вычислила быстро — Косинская и Лямина. Они напоказ выставляли свою взаимную привязанность, даже по улице всегда шли либо держась за руки, либо сцепив мизинцы, а при встрече прилюдно целовали друг дружку в губы… Да и других девочек, если те были не против. С парнями сложнее. В любви ей могли признаться, вероятно, Лаврушин и Сероклинов — мечтательные, флегматичные, неагрессивные — словом, немного не от мира сего. Кто же представил ее в наряде садистки? Каширин? Иванов? Савлук? А кому так понравился ее животик?
Точилова невольно провела ладонью по гладкой коже живота — мягкого и чуть округлого, но при этом упругого. Дима так любил его целовать…
Словно легкая волна коснулась внутренней части бедер. Ольга поменяла положение тела, и в этот момент в дверь позвонили. Точилова быстро облачилась в домашнее платье, достаточно плотное для того, чтобы не дать никому возможности определить отсутствие лифчика и, пройдя в прихожую, открыла дверь.
Так и есть — двое сотрудников со знаками различия: он и она. Он — светловолосый гигант не менее двух метров роста, на чьих плечах трещал китель; она — маленькая, щуплая, рыжеволосая, с виду как есть школьница, по ошибке влезшая в полицейскую форму.
Разговор оказался недолог — представителям закона заранее было все ясно. Впрочем, после формальной беседы гигант пробасил:
— Завтра с утра, скорее всего, к вам в школу придет сотрудник с инструкциями. У руководства есть мнение — надо довести до сведения всех старшеклассниц, что в районе завелся серийный убийца. Сексуальный маньяк.
— Это действительно настолько серьезно?
— Да, очень похоже на то, — произнесла высоким певучим голоском рыженькая полицейская девушка, ощупав Точилову взглядом. — Вам и самой есть смысл быть осторожной.
— Вам тоже, — не удержалась Ольга.
— Я серьезно, — продолжила девушка. — Убийца настиг Соколову, связал ее. Рот заклеил скотчем, чтобы не могла кричать, руки и ноги тоже скотчем обмотал. Потом вспорол ножом живот чуть ниже пупка. Когда ее нашли, она лежала скрючившись на боку — наверное, мучилась всю ночь до утра.
Ольгу слегка передернуло, когда она представила себе эту картину — скорчившаяся девичья фигурка в луже запекшейся крови с подтянутыми из последних сил коленками к животу… С другой стороны, она внезапно ощутила возникший из не пойми каких «подвалов» странный, нехороший интерес. «Темный» такой. Это было для Ольги внове, она даже немного рассердилась на себя за дикие мысли…