Осенняя женщина (Рассказы и повесть)
Шрифт:
– Но ведь ее сиятельство скончалась, когда ты была еще совсем малышкой, Мадлен, - ласково, но несколько настороженно проговорил тот же старческий голос.
– Да, дядя Жак. Но я все прекрасно помню. Даже помню, как мама просила, чтобы я никому не говорила об этом. И ты ведь тоже никому не расскажешь, хорошо?
– Ну конечно же нет, глупенькая Мадлен. Но как она научила тебя этому?
– Она водила меня к одному человеку. Мы с ним хорошо познакомились. Он делал и для мамы, и для меня все, что бы мы ни попросили. И теперь он является передо мной, как только я позову его, и выполняет
– Но как же появляется дождь, маленькая проказница Мадлен?
– Для этого нужно немножечко воды.
Шум шагов проследовал мимо затаившегося Людовика в сторону ручья. Юноша привстал на коленях. Спиной к нему на берегу стояли старик в зеленом камзоле и широкой войлочной шляпе и девочка-подросток, в голубом коротком платьице, из-под которого виднелись кружева белых панталончиков. Девочка склонила белокурую головку в соломенной шляпке над ручьем и что-то зашептала. Людовик ползком подобрался ближе. Но слов заклинания не разобрал. Девочка же выпрямилась. И уже громче сказала:
– Ну вот, дядя Жак. Теперь пошли домой.
– А где же дождь, маленькая плутовка Мадлен?
– погрозил пальцем старик.
– Но ты же не хочешь промокнуть, дядя Жак? Вот и я не хочу. Дойдем до дома, дождь тебе и будет.
Две фигуры перебрались по камням на другой берег и скрылись среди деревьев, направляясь в сторону ограды соседнего поместья.
Людовик подождал, вновь устроившись на спине и глядя в синее небо. Вдалеке залаяла собака, скрипнули ворота. Прямо на лоб ему шлепнулась увесистая капля. И вскоре плотный ливень частым гребнем прошел по полю.
Основательно промокнув, пробираясь среди омытых колосьев, Людовик вышел к ручью и направился к дому. На крыльце появилась встревоженная Марта.
– Где же вы были, мой господин? Вы купались в ручье не раздеваясь? всплеснула она руками.
– Кто живет в том поместье?
– вместо ответа спросил он, указывая в сторону той ограды, за которой скрылись старик и девочка.
– О! Это поместье графа де Полюра, - ответила Марта.
– Как ни странно, но его сиятельство не пренебрегал знакомством с вашим дядей, и чуть ли не единственный приглашал его к себе, и не один час проводили они за беседой. Вам тоже следовало бы познакомиться с ним и подружиться. Говорят, что человек он хоть простой и небогатый, но влиятельный. К тому же, - понизила лукаво голос Марта, - у него две дочки на выданье - Люси и Элен.
– Но я только что видел совсем маленькую девочку, по имени Мадлен, сказал Людовик.
– А, - махнула рукой Марта.
– Это дочь от второй жены графа, умершей лет пять назад. И девчушке нет еще и десяти лет. Она со странностями. Ну да что вам до нее?
– Мадлен де Полюр, - пробормотал он, вспоминая название тех необыкновенных дождей, о которых он слышал в училище.
– Ах да, авра леватиция.
– Что?
– переспросила Марта.
– Да так, - махнул он рукой.
– А вот искупаться все равно надо.
8
Безымянный приток порадовал пескарями. Обычными серебристыми, жадными до червя пескариками. Простой снастью, которой лавливал еще на Москва-реке, выудил Федор из немецкой воды десятка три бойких рыбешек, не затратив много времени.
Однако
– Мир вам, честные путники, - проговорил Федор, бросая у огня бревно.
Один из двух, благообразный старец с длинными седыми волосами и волнистой белоснежной бородой, недвижно глядя в пустоту перед собой, безмятежно отозвался:
– Мир и тебе, добрый человек. Присаживайся к огню. Вечера нынче холодные, сырые.
И он протяжно, с надрывом закашлялся.
– Благодарствуйте, - сказал Федор, снимая котомку и оглядывая второго человека, болезненного вида юношу, зябко натягивающего на колени коротковатую ряску. При появлении незнакомца юноша лишь коротко кивнул, испуганно посмотрев на старца.
– Угостить вот нечем. Худой день выдался, - проговорил старец, переводя дух и так же неподвижным взором глядя перед собой.
– Думали в Крефельде разжиться, да видно прогневили Господа, совсем неладно получилось...
Юноша вздрогнул и оглянулся.
– Мне что, я стар, слеп, и плоть моя мало просит, а вот Клаусу, поди, тяжко. Молод, кровь горяча, силы бурлят...
Федор скептически оглядел худосочного Клауса.
– Ничего, братья, - сказал он, разворачивая лопухи.
– Зато меня Господь щедро нынче одарил. Сейчас запечем пескариков, знатно получится. Был бы горшок, ушицей бы побаловались.
Старец уверенно протянул руку с длинными изящными пальцами и положил ее на плечо юноши. Тот послушно полез в ранец, лежащий у ног и достал закопченый котелок.
– Вот и ладно, - обрадовался Федор, беря котелок и поднимаясь, чтобы сходить за водой.
– Горяченьким-то сполоснуть брюхо - самое разлюбезное дело при таком ночлеге...
Вскоре над костром уже булькала уха. Впрочем, кроме рыбы положить в похлебку было нечего. В округе, как выяснил Федор, лишним куском мало кто мог похвастать. Особенно дорого ценилась соль.
– Эх-хе-хе, - подкашливая, вздыхал старец Пфеффель, но сокрушаясь без особой горечи.
– Времена темные, так что и мне, слепцу, не ущербно жить.
– А чем живете, хлеб-пропитанье добываете?
– поинтересовался Федор, снимая котелок с огня.
– Я строфы в рифму слагаю, людям к празднику увеселенье устраиваю, сказал Пфеффель.
– А Клаус... Он богословом был, да у него, вишь..., - он запнулся.
– Вот и сегодня, в Крефельде, зашли на постоялый двор. И на наше счастье, у супруги хозяина, фрау Матильды, именины. Я ей такую ли оду зачитал. Хозяин растрогался, покормил нас завтраком, и ночевать оставлял, не прося платы. А Клаус, чувствую, сам не свой. Вижу, говорит, господин Пфеффель, вижу и здесь. А сам трясется. Он как видит, так и трясется.