Ошибись, милуя

Акулов Иван Иванович

— Рано бы вроде, — опять сказал голос, и шаги заскрипели по кухне. — Прилег шутейно, а вынесло на ночь. Да тут кто-то, не узнаю же… Господин Подскоков? Пардон…

В дверях стоял большой, широкий мужчина, с продолговатым лицом в окладе черной молодой бороды, но без усов, глаза крупные, навыпучку, затянуты сонными веками. На нем синего сукна жилет, не сходящийся на круглом животе, мятые и сильно поношенные, но со штрипками брюки, а на босу ногу новые, без оборок, лапти. Глядя стороной от бившего по глазам света, он стал разглядывать Семена, по-детски закинув нижнюю губу

на верхнюю:

— Господин урядник, я же не узнаю вас.

— Да ведь я не урядник, не Подскоков, — рассмеялся Семен и встал из-за стола. — Вы небось на постое?

— Вроде бы, не имею честь знать, — постоялец одернул полы жилета, приосанился и, зайдя с другой стороны от света, стал опять разглядывать Семена, только сейчас с оттенком высокомерия. — Не имею, говорю, чести знать.

От него сильно пахло чесноком.

— Давайте познакомимся, — предложил Семен и протянул было руку, но постоялец своей руки его не удостоил.

— Семен Огородов, — слегка сконфузившись, представился Семен.

— По какому поводу изволите?

— Да я, собственно, домой. Фекла-то Емельяновна — мамаша мне.

— Позвольте, это в каком же роде?

— Да вы садитесь, — Семен сел на свое прежнее место, все так же улыбаясь странному постояльцу. Тот продолжал стоять. — Мамаша с Петей, должно, в церкви? Садитесь же.

— Так вас сколько же у Феклы-то, бог мой?

— Сынов — трое.

— Так, так. Верно. — Постоялец нахмурился, напрягая память, и, потерев кончиками пальцев правый висок, взметнулся: — Так вы из Петербурга? Семен?

— Он самый. Из Петербурга.

— Что же вы сразу-то не сказали, бог мой. Здравствуйте, здравствуйте. Люстров. Исай Сысоич. Вот так. Выслан из Москвы. Выбросили с последнего курса. Ни с чем не посчитались. Слышите? А у меня в Москве мать, сестренка и братик. Вы небось ехали через Москву? Как я вам завидую.

Исай Сысоич сорвался с места и стал нервно вышагивать по избе. Заметив, что Семен разглядывает его поскрипывающие лапти, вдруг остановился посреди избы и сам с горечью поглядел на свою обувку:

— Перед вами Исай Люстров. Да, да, тот самый, чьи статьи в экономических журналах читает вся просвещенная Россия.

— За что же вас так, коли не секрет?

— В наш век это обычное дело. Несогласие с профессурой. И вот итог — лапти.

— Разве плохо, обувка легкая, ноская и дешевая.

— Зачем же надо было учить, воспитывать? Затем, чтобы потом взять и выбросить в яму темноты и невежества? Нет, никому не понять моих мук. Ни-ко-му. Друзья рады, по-ихнему, видите ли, я пройду школу жизни. Закалюсь в народе. Для остальных я просто чудак, а здешние смотрят не иначе как на недоумка. А я без книг, без музыки заживо умираю. Пошел второй год, а мне кажется, канули в вечность десятки лет. Да вы с дороги, вам не до того. Поверьте, тысячу раз каялся, — никому не жаловаться, не роптать, решительно всех оставить в покое, и все-таки поверьте, выше моих сил. Прорывает. Да вот послушайте, я только два слова.

Исай Сысоич торопливо сел на лавку, пошатал стол обеими руками и облокотился на него, а сам своими проснувшимися глазами неотрывно

и цепко удерживал взгляд Семена, стараясь сохранить его внимание. Он все время мучился одними и теми же мыслями, самыми важными — по его убеждению — для всего белого света, и теперь, встретив нового человека, не мог не говорить об этом, хотя и понимал, что поступает дурно.

— Я, знаете, только два слова. Вам и без того… Я виноват, признаюсь, но нельзя же лишать человека того, без чего он не может жить. Хоть бы Туринск, понимаете. Там все-таки библиотека, общество… Бог мой, ну какое там общество!

На улице кто-то так сильно распахнул ворота, что они ударились о стену и в окнах вздрогнули стекла.

— Бежит, — досадливо сказал Исай Сысоич и нервно поднялся из-за стола. — Ведь я, слышите меня, ничего не хочу, — качнулся он еще раз в сторону Семена, но должен был махнуть рукой, потому как Семен уже не слушал его, а в нетерпеливом волнении глядел на дверь. В избу влетел Петр, на ходу швырнул свой картуз на лавку и, ослепший от света лампы, скорее угадал, чем увидел брата.

— Семака, Семака. Братик. Радости-то. Христос воскрес.

И братья, оба высокие и рукастые, обнялись — и Петр, все еще не отдышавшись, и Семен, морща губы, растроганно мигал влажными глазами, — стали рассматривать друг друга.

— Утром сегодня, — задыхаясь, говорил Петр и сбивался с одного на другое. — Да нет. Стою это на паперти, и меня вроде бы подтыкают. Оглянулся — Матвей Лисован. Думаю, уже разговелся. А он: беги-де домой, навроде брательника привезли. И то мать утром судачит, Семена во снах навидела: баской, кудрявый… Беги-де, Лисован-то мне. — «Врешь небось». — «На», — и перекрестился. Тут уж я… Баской да кудрявый, — Петр захохотал и стал гладить брата по лысому лбу. — Кудрявый без волос — ошиблась матка резонно. А сон в руку.

— Ты совсем, как сказать-то. Право, жених.

— Пошел девятнадцатый.

— Боже мой, а был: все по носу рукавом слева направо да справа налево. Небось и забыл?

— Всякая свинья была поросенком.

— Как мать-то встретим, Петя? Грохнется об пол, и не отходим.

— Лисован так двинул в церковь, что целую дорогу локтями вывалил. Скажет ей. Потом на рюмку придет. Она пока доберется, охолонет. Мы и ждать перестали. Ох и долго-то ты. Что ж я, надо бы что-то делать. Самовар, баню, на стол… Исай Сысоич, вы бы помогли в чем: стол бы раздвинули в горнице, ту лампу надо засветить. Небось и постель свою не прибрали.

— Ну, разгорелся, — с усмешкой возразил Исай Сысоич и, подойдя к передней стене, где висели часы, поднял у них гири со старым замком. — Не на пожар, успеется.

— Так я все-таки за самовар, — кинулся было на кухню Петр, но Семен удержал его:

— И то верно, отдышись-ко. Отдышись сперва. Дай же я на тебя погляжу. Мужик ведь ты, Петя. Право, мужик.

— А кто ж больше-то. Знамо.

Петр строен, русоволос, а глаза синие и в горячем блеске непроглядные. Одет опрятно: френч с глухим воротом, высокие дегтярные сапоги из грубой кожи. Увидел свои измазанные грязью сапоги и Петр, ужал плечи, на носочках пошел к дверям: