Ошибка «2012». Мизер вчерную
Шрифт:
Как изысканно он сочетался с ажурными стрелками у неё на чулках!
Мог ли хоть один мужчина остаться равнодушным при виде подобного зрелища!..
Улыбнувшись, Илзе непроизвольным движением погладила удивительно нежную замшу и подумала, что эти трусики, без сомнения, были на сегодняшний день её лучшей работой. Пожалуй, она никому их не станет дарить. Оставит себе…
Продолжая любоваться, Илзе даже не переменила позы, когда за дверью раздались знакомые шаги, сопровождаемые характерным пыхтением и топотом лап, а потом в зеркало вплыли чуть одутловатые щёки и внимательные глаза её
— Дорогая, у меня для тебя подарок, — сказал Карл.
Женщина, похожая на скульптуры лучших ваятелей рейха, не спеша повернула голову и увидела, что Карл держал на поводке крупную овчарку. Молодой кобель никак не желал воспитанно сидеть у ноги. Ему явно хотелось немедленно обнюхать незнакомую комнату, заглянуть во все углы, познакомиться с новой хозяйкой. Слюна падала с его языка на чистый пол, отполированный до тёмного блеска.
— Какая прелесть! — Илзе запустила пальцы в густую тёплую шерсть. — Как его зовут?
— Вольф, дорогая.
Пёс определённо производил впечатление. Он был очень широк в груди, и чувствовалось, что, заматерев, станет ещё мощнее. Илзе восхищённо обошла его кругом. Вольф очень отличался от всех овчарок, которые были у неё раньше. Мало того что он явно превосходил их ростом — широченная грудь плавно переходила в могучую шею, в которой сквозь пышный «воротник» угадывались невероятные мышцы. Эти мышцы приводили в движение тяжёлые челюсти, предназначенные хрумкать лошадиными костями, словно печеньем. Высокий загривок при несколько скошенном крупе, чуть кругловатые уши…
— Мне надоело волноваться за мою бесстрашную жену, разгуливающую среди этих скотов, — улыбнулся Карл и зарылся лицом в белокурые завитки Илзе. — Теперь я буду спокоен.
Присев на корточки, женщина решительно отстранила морду пса, порывавшегося облизать ей лицо, и уверенными руками завернула Вольфу губу, чтобы полюбоваться белыми, молодыми, на редкость крупными зубами. Остроконечные стилеты клыков, скульптурные жернова грозных моляров, спрятанных в глубине…
— Карл! Карл!.. Спасибо, мой принц!
Он действительно был принцем в чёрном мундире, некогда встретившимся на пути простой библиотекарши, дочки чернорабочего, — Карл Кох, её теперешний муж и единомышленник, вторая половина её существа. Их союзу ничуть не мешало даже то, что Карлу недавно пришлось лечиться от нехорошей болезни, подхваченной на стороне, а Илзе временами выбирала себе среди «этих скотов» мужчину на одну ночь. Всуе болтать на сей счёт, конечно, не стоило, хотя специалистам по расовой гигиене[153] было совершенно не о чем беспокоиться. Позабавившись недочеловеком, Илзе в дальнейшем распоряжалась им как подобало прирождённой хозяйке. К примеру, вот эти очаровательные трусики всего две недели назад были татуированной кожей на плечах молодого цыгана. Ах, Илзе, что за мастерица!.. Если в городе Германиа[154] ради просвещения юношества создадут музей покорённых народов, то без абажуров, перчаток, книжных переплётов, такого вот белья, созданного руками Илзе, его экспозиция определённо будет не полна…
— Я только хотел бы, — сказал Карл, — чтобы в самый первый раз ты его испытала при мне.
За окном, в рамке кружевных штор, светилось ясное весеннее небо. Совсем чистое — ветер нынче уносил дым в другую сторону. Илзе оделась, облачившись
Здесь, несмотря на весну, картина была безрадостная. Вытоптанная земля, серые остатки снега под стенами унылых бараков… тени в полосатых робах, бредшие вереницами под присмотром вооружённых надсмотрщиков с собаками на поводках. Через колючую проволоку пролегла тень дымной струи, вырывавшейся из широкого кирпичного жерла.
Вольф принюхивался и крутился, наступая хозяевам на ноги.
— Этого сюда, — щёлкнула пальцами Илзе, обращаясь к подскочившему подчинённому. — Вчерашнего.
Имелся в виду узник, о котором она размышляла у зеркала. Илзе положила на него глаз несколько дней назад, приметив парня ещё в колонне, маявшейся перед воротами лагеря. Новоприбывшие дрожали на промозглом ветру, пугливо косясь на багровые отблески из трубы. Все они были на самом деле обречены, хотя бы потому, что без тепла, хорошей еды и лекарств любая простуда здесь становилась смертельной. Только один человек стоял прямо, отказываясь втягивать голову в плечи и прятать под мышками озябшие руки. Это был богатырь и красавец из тех, кого принято называть славой народа, — кареглазый молодой чех с осанкой и взглядом орла.
Пожалев про себя о том, что Карлу подобной внешности не досталось, Илзе велела отмыть парня, одеть поприличнее и привести вечером к ней. Ей показалось, что этот славянин мог позабавить её.
Если бы наедине с ней он повёл себя правильно, то заслужил бы по крайней мере несколько дней сытости и довольства. Но он выказал непочтительность, заявив, что ему, коммунисту, с Ведьмой Бухенвальда не то что ложе делить — в одной комнате находиться противно[155]. «Полиб нас в прдел!»[156] — презрительно выговорил чех, и его отправили в карцер.
«Посмотрим, в какую мокрую курицу превратился этот орёл…»
Вольф насторожился, поставил торчком коротковатые уши и с ворчанием натянул поводок. Молодого чеха — как его звали? Вавржик? Ярмилек? Ещё что-нибудь такое же дикарски-непроизносимое? — выволокли на плац двое охранников, потому что сам он на ногах почти не держался. Его вид заставил Илзе вспомнить тряпичную куклу, которая у неё была в детстве. Однажды она распотрошила игрушку, но починить не сумела и решила «похоронить» за огородом. На другой день прошёл сильный дождь, неглубокую ямку размыло, и, возвращаясь из школы, Илзе вздрогнула, а потом отчаянно завизжала. Перед ней в придорожной канаве лежала её кукла — мокрая, пропитанная грязью, ставшая неописуемо отвратительной, чужой, страшной…
Илзе праздно подумала, что непокорного славянина егцё можно было подлечить, подкормить. Самолично убедиться, что на его теле не было интересных татуировок. И только после этого скормить Вольфу. Или придумать ещё что-нибудь забавное.
Но чех поднял голову, и с чёрного от засохшей крови лица на Илзе глянули всё те же глаза орла.
Потом спёкшиеся губы вдруг растянулись в усмешке, и он запел:
— Хейбаличек пшес спаличек, Витр с кунду клати…[157]