Ошибка Бога Времени
Шрифт:
А Ирка, ничего не замечая в своей радости, уже суетилась в кухне. Хлопала дверцей холодильника. Запахло кофе и поджаренным хлебом. Она принесла поднос с чашками и бутербродами, поставила на журнальный столик. Удивительно, она вовсе не замечала дурного настроения Юлии, а может, делала вид, что не замечает.
– Не хочу, – сказала Юлия, отодвигая чашку с кофе.
– Вина хочешь? – спросила Ирка. – Давай отметим начало новой жизни.
Они выпили вина. Юлия нехотя жевала подгоревший хлеб. Ирка поедала хлеб, ветчину, хрустела маринованными огурцами. Глотала не жуя. В ее поспешности была все та же непонятная истеричность. Но это было все же
От запаха ее тяжелых духов Юлию стало мутить. Она закрыла глаза, защищаясь от этой чужой женщины. После второго бокала почувствовала, что засыпает. Ирка, как заботливая нянька, повела ее в спальню, уложила. Села рядом в кресло. Сидела неслышно, даже дышать перестала. Юлия сразу же провалилась в глубокий не то сон, не то обморок.
Она не слышала, как пришел Алекс, как звал ее снизу, как поднялся наверх, в спальню. Он стоял в дверях, смотрел на спящую Юлию и не сразу заметил в полумраке Ирку.
– Хочешь кофе? – спросила Ирка, и он вздрогнул от неожиданности.
Последующие дни Юлия пребывала в странном состоянии, полусне, полуяви, испытывая облегчение, как человек, который сделал все, что мог. Выполнил некую миссию, сложил с себя непосильную ношу и освободился. И теперь может расслабиться. Она с удовольствием отдалась этому чувству. Торопиться больше было некуда. Она перестала ощущать себя физически и словно растворилась в пространстве. Не было боли, не было желаний, не было тела, рук, лица – все исчезло. Она лежала неподвижно, словно парила в воздухе, с закрытыми глазами, отрешившись от внешнего мира, сосредоточенно прислушиваясь к едва слышным звукам или пытаясь вспомнить что-то. Теряя ощущение времени, дня и ночи. Иногда ей чудились голоса, невнятные, тихие, шелестящие, иногда смех. Мысли ее были короткие, сиюминутные. «Они смеются» – думала она. «Они разговаривают». «Они пришли». «Они ушли».
Кто «они»? Она не знала. Голоса были чужими, она не узнавала их. Потом пришло чувство тревоги, сначала невнятное, потом все более сильное. Она испытывала тревогу и ожидание чего-то, что не могла ни назвать, ни распознать. И с облегчением уходила в знакомую серо-лиловую долину и шла по скрипучему песку знакомой тропинки. Время от времени она поглядывала на светлую линию горизонта, чтобы увидеть цепочку темно-коричневых воинов с луками и стрелами. Они были на месте, бежали равномерно, легко ступая, и в их неторопливом движении была вечность.
Она шла к дому, который вот-вот должен был появиться, но его все не было. Она знала, что ее там ждут. Тяжелые низкие облака – до них можно было дотянуться рукой – грозили пролиться дождем. Исполинское дерево тихо шелестело, хотя ветра не было. Чувство нетерпеливого ожидания переполняло ее. Что-то должно было случиться… сейчас, сию минуту. Откроется смысл, откроется название этого мира, откроется предназначение. И облака тяжело уплывут за лес, так и не пролившись дождем. Она вдруг почувствовала страх оттого, что кто-то не придет, недоумение
Иногда ей вдруг становилось лучше, и она с удивлением смотрела вокруг, спрашивая себя, что случилось, почему она лежит. В один из таких «просветов» Юлия медленно поднялась с постели, пережидая слабость и головокружение. Опираясь на спинку кресла, постояла, привыкая. Держась за стену, пошла из спальни. Ее преследовало видение холодных и прозрачных струй воды. Хотелось потрогать их руками, потом прижать мокрые руки к лицу. «Ручей», – думала она и видела быстрые холодные светлые струи над песчаным дном, схваченные по краям берегов прозрачной и хрупкой ледяной коркой…
Цепляясь за стены, она добралась до ванной комнаты, оперлась на край раковины и попыталась повернуть кран. Не сразу ей это удалось. Подставила ладони под тугую струю, прижала мокрые ладони к лицу… подняла глаза и вздрогнула, увидев перед собой чужое лицо. Прошло какое-то время, прежде чем она осознала, что видит собственное отражение в зеркале. Она провела рукой по щеке, и женщина в зеркале проделала то же самое. Ей стало страшно. Она не узнавала себя. Из зеркала на нее смотрела незнакомая женщина с ввалившимися глазами, бескровными губами, сбившимися тусклыми волосами. Она потрогала седые волосы на виске.
«Нет! – подумала в отчаянии. – Это не я!»
Она заметила, как из уголка рта тянется тонкая нитка слюны, и вытерла губы тыльной стороной руки, и смотрела, смотрела, не узнавая…
Она не слышала, как отворилась дверь в спальню, как вскрикнул человек и тяжело побежал вон. Дверь в ванную распахнулась, и на пороге появилась грузная фигура Лизы Игнатьевны.
– Юлечка! – закричала она, хватаясь за сердце. – Юлечка, родненькая, как ты меня напугала! Я уже бог знает что подумала! Зову, зову, а тебя нет! Тетке теперь получше, она еще нас всех переживет. Заскочила на минутку, покормила и сразу обратно, а тебя нет!
Лиза Игнатьевна из постоянной экономки превратилась в приходящую и теперь разрывалась на два дома. Она обняла Юлию за плечи и попыталась увести, но Юлия мотнула головой.
– Что, Юленька, что, моя хорошая? – запричитала Лиза Игнатьевна. – Пошли, я тебя уложу в постельку, девочка моя золотая! Идем, ляжешь! – Она мягко и настойчиво попыталась оторвать руки Юлии от края раковины. – Пойдем, Юлечка!
Юлия наконец отвела взгляд от страшной женщины в зеркале и сунула руки под кран. Холодная вода затекла в рукава рубашки. Она набрала воду в ладони и плеснула в лицо. Поежилась, чувствуя, как холодные струйки побежали за ворот.
– Да что же это такое делается? – бормотала в страхе и тоске Лиза Игнатьевна. – Идем, Юленька, идем!
Она схватила полотенце и стала ласковыми движениями вытирать лицо Юлии. Та наконец позволила увести себя. Лиза Игнатьевна усадила ее на кровать, засуетилась, доставая из комода свежую ночную сорочку. Выбрала розовую с кружевами и перламутровыми пуговичками. Юлия покорно подняла руки, и Лиза Игнатьевна стащила с нее мокрую сорочку и надела сухую.
– Ну, вот и хорошо, – приговаривала она при этом, – вот и хорошо, красавица моя ненаглядная, девочка моя, Юлечка…