Ошибка Бога Времени
Шрифт:
– Ирина Степановна, будет так, как я считаю нужным, – в голосе Алекса зазвенел металл. – Тамара останется, пока Лиза Игнатьевна будет с теткой. За Юлечкой нужен уход. Тамара знает, как это делать. Она много лет проработала в больнице.
– Юлька! – отчаянно закричала Ирка. – Скажи, что не хочешь! Скажи ему!
– Ирина Степановна, пожалуйста, успокойтесь. Тамара останется здесь. Будет так, как я сказал.
Ирка вдруг разрыдалась. Юлия с беспокойством прислушивалась к громким голосам. Ей хотелось, чтобы все ушли и снова наступила тишина. Из сцены, которая разворачивалась
Тамара поселилась в их доме, в комнате Лизы Игнатьевны. Большая, она двигалась удивительно легко и ступала неслышно. Она тенью присутствовала в спальне, отлучаясь ненадолго, чтобы принести еду или питье. Молча терпеливо кормила Юлию. Вытирала ей лицо и руки влажной губкой. Сидела в углу, вязала нечто бесконечное, серого цвета. Время от времени кидала короткие взгляды на Юлию. Ирка, которая тоже приходила каждый день, как на дежурство, с ней не разговаривала. Юлии же было все равно. Она отдавалась сильным рукам Тамары, позволяла умывать себя по утрам, ела с ложечки. Она пребывала в полуобморочном состоянии и лишь иногда приходила в себя настолько, чтобы ответить на Иркино: «Как ты?» Отвечала неизменно: «Хорошо». Ирка сидела с книгой у кровати. Иногда, подчеркнуто не обращая внимания на Тамару, рассказывала Юлии городские сплетни.
Странное это было сосуществование. С момента появления Тамары Ирка испытывала к ней холодную бешеную ненависть. За то, что та была молодая, красивая, здоровая. За то, что влезла между ней, Иркой, и Юлией. Она следила за Тамарой, притворяясь, что читает. С ее точки зрения, баба Лиза была намного лучше, хоть и старая дура. Тамара, молчаливая, большая, самоуверенная, вызывала у Ирки ярость. Она окрестила сиделку «фельдфебелем». Расклад у них получился такой: Ирка читала в кресле, Тамара вязала в углу спальни, Юлия бродила в лиловом мире в поисках Женьки.
Вечером приходил Алекс, сидел подолгу у кровати жены. Держал ее за руку, гладил по волосам. Юлии не было хуже. Но и лучше ей не было. Казалось, ее болезнь замерла, раздумывая, как поступить дальше: привести приговор в исполнение или помиловать.
Ирка сначала порывалась помочь Тамаре кормить Юлию, но та отодвигала ее в сторону, неизменно говоря: «Спасибо, я сама». Ирка приносила виноградный сок и шоколад. Варила себе кофе, всячески подчеркивала, что она здесь своя. Ненавидя себя за соперничество с прислугой.
Так и тянулись короткие зимние дни, без просвета, без надежды. Все ожидали чего-то, сами не зная чего. Что-то назревало, набирая критическую массу и грозя большим взрывом. Недолго осталось ждать.
И дождались наконец.
В один прекрасный день приехал Марик. Он ввалился в спальню Юлии, пребывая в самом жалком состоянии тела и духа. От него несло спиртным, красный длинный шарф волочился по полу, дубленка была испачкана
– Юлечка, привет! – Марик с размаху уселся в ногах кровати.
Лапик зарычал.
– Ты чего явился? – набросилась на мужа Ирка. – Юльку нельзя беспокоить. Пусть спит!
– А ты сторожишь сон любимой подруги? – тон у Марика был агрессивный.
– Уходи! – Ирка вскочила с кресла. – Вон лужа с тебя натекла. Уходи!
– Юля! – позвал Марик. Он наклонился над Юлией, обдавая ее тяжелым запахом водочного перегара. – Юлечка, ты как?
– Ты что, не видишь? – закричала Ирка. – Убирайся!
– Вижу! Плохо! – он потряс Юлию за плечо.
– Оставь ее в покое! – обозлилась Ирка, хватая мужа за рукав. – Ты что, совсем сбрендил?
– Юль! – настойчиво повторил Марик, выдираясь из рук Ирки. Но не тут-то было. Ирка держала крепко. Ее трясло от бешенства. – Отстань!
Марик рванулся. И опять Ирка не выпустила. Тогда он поднялся во весь свой немалый рост и, не рассчитав силы, отпихнул Ирку. Мелкая тощая Ирка отлетела в сторону и с размаху рухнула в кресло. Тут же вскочила на ноги и завизжала разъяренно:
– Ничтожество! Пошел вон! Вон!
Подойти к мужу она не решилась, зато схватила с тумбочки светильник – лягушонка под зонтиком-мухомором – и метнула в Марика.
– Идиотка! – заорал тот, уклоняясь.
Лягушонок упал на пол и разлетелся вдребезги. Лапик громко залаял. Тамара шевельнулась в углу и отложила в сторону спицы. Юлия открыла глаза и наблюдала сцену с вялым любопытством. Она не понимала, что происходит.
– Идиотка! Стерва! Ты же ее ненавидишь!
– Молчи, дурак!
– Ты же всю жизнь ей завидуешь! Юль, она же тебе всю жизнь завидует! Слышишь, Юлька?
– Что ты мелешь, псих! – заверещала Ирка, бросаясь на мужа.
Марик снова отпихнул ее, рявкнув:
– Убью! Юль, она и с Женькой путалась!
– Неправда! Подонок! Заткни свою поганую пасть!
– И с Лешкой Добродеевым!
– Неправда! Юлечка, это неправда! – Ирка бросилась к Юлии. – Не слушай его! Ты что, не видишь, как ей плохо? Убирайся!
– Заботливая наша! – Марик демонически захохотал. – Шлюха! Дешевка! Ты ж ни одного мужика не пропустишь! Мессалина задрипанная! С Женькой ты обосралась, он тебя сразу раскусил! Ты ж его звонками задолбала, проходу не давала! Под дверью дежурила, сучка! Змея! И с Лешкой Добродеевым путалась… Тебя ж весь город знает!
– Юлечка! – взмолилась Ирка, бросаясь на колени перед кроватью. – Не слушай его! Это неправда. Он меня к столбу ревнует! Ничего не было! Ничего, слышишь? Ты мне веришь, Юлечка? Пожалуйста, верь мне!
– А это что? – Марик вытащил из кармана дубленки смятый листок и, поднеся к глазам обеими руками, стал читать: – «За деньги, оставленные покойником, можно купить много полезных вещей, в том числе и молодого любовника…»
Ирка пантерой прыгнула на мужа и вырвала листок у него из рук. Но Марика это не остановило. Он держал перед глазами воображаемый листок и продолжал как ни в чем не бывало: