Ошибка каскадера
Шрифт:
Учительница закончила читать, положила листочки на стол и осмотрела притихший класс. Все как один, ребята повернулись к парте, где сидели Андрюша с Тамарой.
– Это ты о нас? – наклонив к нему голову, шепотом спросила она.
Андрюша резко кивнул и опять отвернулся к окну.
– Кузнецова, – обратилась к Тамаре учительница, – твой отец ведь занимается идеологией в обкоме партии?
– Да, – сказала Тамара, вставая из-за парты.
– Покажи ему. Может быть, он передаст эту сказку в какой-нибудь литературный журнал. Я убеждена: она стоит того, чтобы ее напечатали.
– Хорошо, Плана Владимировна.
После уроков они пошли к Андрею.
– Не знала, что ты такой чувствительный, Андрюшенька, – сказала Тамара, когда они вышли из школы. – А почему
– Так получилось, – пожал плечами Андрей.
– Если она о нас, тогда ты дурачок! У нас с тобой все будет классно! – твердо заявила Тамара и шлепнула его портфелем по спине.
Придя к нему, они сразу забрались на свой диван. И когда они погрузились в свои ласки и Андрюша, дойдя до своего предела, стал выпрямляться, Тамара задержала его руками и, глядя прямо ему в глаза, очень серьезно спросила:
– Ты ведь на мне женишься?.. Правда?
– Конечно, – так же серьезно ответил Андрей.
Тамара продолжала, словно испытывая, смотреть на него, потом притянула к себе и обожгла своим шепотом:
– Тогда, пожалуйста… не останавливайся… Я хочу до конца…
Отцу Тамара сказку, конечно, не показала: она знала, что он даже читать ее не станет.
В этом же году, в десятом классе, в их жизни одно за другим произошли два знаменательных события, связанных друг с другом и переменивших их судьбы. Первым событием для Тамары и Андрея стал приход в их 10-й «А» класс ученика со странным именем Авиэль. Фамилия у него была Эпштейн, и он стал единственным евреем в их классе. Тамаре сразу понравилось его утонченное лицо с широко раскрытыми чернущими глазами и длиннющими, как у девушки, ресницами; голову покрывала буйная шапка иссиня-черных волос. Тамара никогда не любила красивые мужские лица – они ей казались слащавыми, но лицо Авиэля скорее было ангельским, чем сладким. На переменке они с Андрюшей подошли к новичку.
– Привет, – сказала Тамара, протягивая руку. – Меня зовут Тамара, а это Андрюша, мой друг.
– Здорово, – протянул руку Андрей. – У тебя необычное имя. Никогда не встречал.
– Я знаю, – чувствуя боль от крепкого пожатия Андрея, но не подавая вида, ответил Авиэль. – Это в честь дяди. Он умер во время блокады. Вообще-то все меня зовут Авик.
– Смотрите, у них тоже жидяра появился, – широко оскалясь своим огромным ртом, протянул Колька Федорчук из соседнего 10-го «Б» класса своему однокласснику Витьке Стрельцову и тут же отлетел к стене от удара Андрея в грудь. Ударившись о стену, Колька медленно сполз на пол, а Витька тут же дал стрекача.
– Ты чего?! Охренел? – придя в себя и потирая грудь, прохрипел Федорчук.
– В следующий раз попадешь в больницу, – спокойно сказал Андрей.
– Он у меня борец за справедливость, – то ли с гордостью, то ли с насмешкой произнесла Тамара.
– Спасибо, Андрей, – улыбнулся Авик и не очень уверенно добавил: – Но я тоже могу за себя постоять.
С тех пор они стали неразлучной троицей.
Второе событие, которое тоже было связано с Авиком, началось довольно буднично, а вот его последствия в дальнейшем изменили их жизни. В конце весны, почти перед самыми выпускными экзаменами, Авик впервые пригласил их к себе домой послушать классную пластинку. Он, как и Тамара, тоже жил в отдельной квартире и тоже в трехкомнатной, но квартира Эпштейнов отличалась размерами и скромностью обстановки. Почти все стены были заставлены книжными шкафами. Когда они вошли, отец Авика Григорий Исаевич Эпштейн сидел в гостиной в кресле с большим блокнотом на коленях и что-то записывал. Услышав открывающуюся дверь, он поднял голову.
– Я думал, ты в театре, – удивленно глядя на отца, сказал Авик.
– Извини, малыш, репетиция отменилась, – вставая с кресла, ответил Григорий Исаевич.
Вошедшие с сыном юноша и девушка были, скорее всего, его возраста, но выглядели старше, особенно мальчик: высокий, широкоплечий, с довольно грубым, но, несмотря на это, притягивающим к себе лицом, вызывающим доверие и симпатию; у девочки была прекрасная фигурка, яркое и даже красивое лицо, но с какой-то необъяснимой червоточинкой, отчего при взгляде на нее возникало скорее ощущение настороженности, нежели очарования. «Вместо того чтобы наслаждаться
– Да вы проходите, не стесняйтесь. Я пойду к себе в кабинет.
Отец Авика работал главным режиссером Ленинградского драматического театра и по совместительству вел курс актерского мастерства в театральном институте.
– Папа, познакомься – это Тамара, а это Андрюшка. Помнишь, я тебе о них говорил?
– Рад познакомиться, – улыбнулся Григорий Исаевич, пожимая руку Тамаре. – Мне Авик рассказал, как вы за него вступились. Очень благородно, молодой человек, – обратился он к Андрею, протягивая ему руку. – Ну, молодежь, вы тут развлекайтесь, а я пойду к себе поработаю, – добавил он и направился к двери в кабинет, но, не доходя, остановился. – Послушайте, ребята, у меня к вам есть предложение. Вы любите рыбачить?
– Не-ет, – протянула Тамара. – Это же скукота.
– Ну как сказать, – улыбнулся Григорий Исаевич. – Ну а вы? – продолжая улыбаться, обратился он к Андрею.
– Не знаю. Никогда не пробовал, – пожал плечами Андрей.
– Признаться, я тоже. Но здесь дело не в самой рыбалке, а где она будет и с кем. Вы были когда-нибудь на Карельском перешейке? – спросил Григорий Исаевич.
Друзья в ответ покачали головами.
– Вот видите. А место это красоты необыкновенной. И повезет нас туда мой хороший знакомый – киноактер Георгий Жженов. Наверняка слышали о таком? – спросил Григорий Исаевич. Жженов, в прошлом актер ленинградского театра, которым руководил Эпштейн, когда появлялся в Питере, всегда встречался со своим бывшим худруком, которого очень ценил и как режиссера, и как человека.
– Конечно! Он в «Ошибке резидента» играл и совсем недавно в «Конце вечности», – сказал Андрей.
– Андрюшка у меня вообще на кино помешанный, – насмешливо проговорила Тамара и потрепала Андрея по голове.
И ее собственническое «Андрюшка у меня», и как снисходительно она взъерошила волосы у мальчика, заставив того отстраниться, покоробили Григория Исаевича, да и, как он заметил, обоих мальчиков тоже.
– Давайте тогда сделаем так. На рыбалку мы с Георгием Степановичем едем в воскресенье рано утром – мне надо на вечерний спектакль вернуться, – так что в субботу милости просим: ночуйте у нас. И вы, Тамара, если передумаете, разумеется, тоже – места всем хватит.
– Не-а, не передумаю. В кино лучше пойду.
Григорию Исаевичу сразу бросилось в глаза, что его Авик расстроился отказом девушки, а лицо Андрюши оставалось непроницаемым. «Или ему действительно безразлично, или умеет играть», – подумал Григорий Исаевич, что, на его профессиональный взгляд, было еще лучше.
В субботу Андрюша остался ночевать у Авика. Мать Авика умерла давно, но в доме совершенно не чувствовалось отсутствие женщины: было чисто, аккуратно и уютно. Авик сам постелил ему на диване в гостиной. Впервые в своей жизни Андрей ночевал не дома, и ему было все непривычно: и накрахмаленное до хруста постельное белье, и мягкий диван, и отсутствие бабушкиного храпа в узкой нише, где их кровати стояли спинка к спинке. Он долго не мог заснуть и думал о том, о чем раньше никогда не задумывался: насколько убого живет его семья, как тяжело работает его мать – больная женщина, которую давным-давно бросил его пьяница отец; что он вместо матери, которая, придя домой, просто валится с ног, сам убирает всю их коммунальную квартиру, когда приходит их очередь; что у него никогда не было даже выходной рубашки, не говоря уже о вторых брюках; а главное, что он никогда не знал, что такое наесться досыта. Он не испытывал чувства зависти – оно было ему просто незнакомо, но тем не менее он твердо решил, что, когда вырастет, он будет жить вот так, как живут Авик и его отец. Правда, как у него это получится, он сейчас себе не очень представлял. О том, чтобы поступать в институт, он никогда не задумывался. В его семье высшего образования ни у кого не было, да и учился он весьма посредственно. На школьных уроках (кроме литературы) он витал в облаках: его парта была около окна и он периодически поглядывал в него, рассматривая прохожих и придумывая про них разные истории. «Ничего, рабочие тоже хорошо зарабатывают и нормально живут, если не пьют, как мой отец…» – успокоил он себя и заснул.