Ошибка комиссара

Шалашов Евгений Васильевич

Аэлита рванулась было вперед, но я успел поймать её за руку.

— Не спеши! Сейчас мы тихонько подойдём к дому и понаблюдаем маленько. Во-о-н от той рябинки, что у самого дома. Видишь, какая она кудрявая?

Из дома не раздавалось никаких звуков, что и не удивительно. Я обратил внимание, что предусмотрительная старушка уже вставила зимние рамы (а может и не вынимала их на лето, кто знает?). Но внутри дома что-то происходило. По оконным занавескам стремительно металась человеческая тень, явно не хозяйкина — слишком шустрая. Стало быть, мы очень даже вовремя. Я обернулся к спутнице, но объяснять ей ничего не потребовалось, она и сама поняла, что там что-то не так.

Велев ей стоять

на месте, прокрался к окну. Сделать это вышло, как мне показалось, бесшумно: мягкая земля и трава скрадывали шаги. Вот и поменялись ролями, подумалось мне, только свою обувь я в грязных лужах терять не намерен. В том, что в доме Роберт, я не сомневался. В щёлку между занавесок было видно мельтешение какой-то фигуры, явно мужской, слышался голос, но звуки сюда долетали приглушённые и невнятные, слов не разобрать. Старушки было и не видно, и не слышно. Уж не опоздали ли мы? Но с кем-то же он разговаривает. Или уже свихнулся, подумал я, имея в виду линию жизни номер один.

Я вернулся к Аэлите.

— Там, похоже, твой Роберт. Чего-то митингует. Тёти Вали не видно.

Ну вот, опять пришлось ловить Аэлиту за руку.

— Стоять! — прошипел я ей. — Думать!

За вторую вылазку к дому я понял, что входная дверь на крыльце заперта изнутри.

— Там крючок, — проинформировала меня Аэлита.

Тут же под рябинкой мы устроили маленькое совещание. Аэлита просветила меня, что проникнуть в дом можно ещё и через двор. Скотины там давно уже нет, а вот дверца, через которую когда-то выпускали живность, осталась. И закрыта она изнутри на завертыш, но есть отверстие, через которое пролезет рука. А со двора в сени дверца тоже на крючке, но он легко поднимается, если просунуть в щель между косяком и дверью что-нибудь тоненькое, типа расчески. Я нетерпеливо покивал головой — знаем, знаем, сами в родительском доме так делали, даже щепочка специальная припасена была.

Проинструктировав Аэлиту, чтобы стояла, смотрела и ничего не предпринимала, я отправился на поиски двери на двор, которая, по словам Аэлиты, находилась с обратной стороны дома. По пути нашёл доску длиной метра полтора или чуть больше, валявшуюся без дела, и счёл это за добрый знак. Этой доской я подпёр входную дверь в дом, чтобы злодей, буде ему выпадет счастье ускользнуть от меня, дом покинуть всё-таки не смог. А через окно ему и тем более не сбежать — двойные рамы помешают.

Деревенские дома часто как будто по одному шаблону деланы. Всё одинаковое, хотя и жильцы разные, и годы строительства. Вот жилая часть, вот двор для скотины, вот сеновал, вот сени, ну и так далее. Это мне и помогло пробраться, не нашумев. Моими глазами были вытянутые вперед руки, которыми я многократно «влипал» в разную гадость: то во что-то скользкое и холодное, то в мягкое и противное, в конце концов порезался о нечто острое (уж не о «литовку» ли?). Вот закончим дела, всё выскажу этой тёте Вале: разве можно инвентарь разбрасывать, где попало? Ведь так и убиться можно! Пройти честному человеку негде! Тут я представил, что было бы, наступи я в темноте на грабли, и мысленно возблагодарил всевышнего, что этого не случилось.

Наконец, мои страдания закончились: глаза привыкли к темноте, и в паре метров от меня стала заметна узкая полоска более светлого пространства. Не-ет, этот Роберт явно не деревенский житель — какой там крючок, дверь в сени даже не была плотно прикрыта. Видимо, внутренние пространства, со стороны которых вдобавок угадывались туалетные флюиды, выглядели для него совершенно безопасными. Какая оплошность!

Теперь осталось надеяться, что и дверь в жилую половину не заперта. На такие двери часто шли доски «шестидесятки», ломать которые было совершенно бесперспективно даже с хорошим

инструментом, не то, что голыми руками. Да и крючки ставили кованые, а не те, что из гвоздя загнуты. Представим логику злоумышленника. Вот он выследил, что хозяйка одна, вот тихонько заходит на веранду, вот запирает дверь, чтобы следом никто не зашёл. Будет он ползать по всем внутренним дверям, какие в доме имеются, чтобы убедиться в их запертости? — Не будет!

И тут кто-то внутри меня со мной не согласился. Не-е, Лёха, ты, похоже, подгоняешь ответ на собственный вопрос, как тебе удобней! Заткнись, грубо велел я этому «Некту», не расслабляй меня накануне главного броска. Вариантов-то у меня других нет, вот я так и думаю. Не мешай!

И я резко рванул дверь в жилую половину. Будь она заперта, наверное, руку бы себе оторвал. Но она распахнулась широко и громко. Что-то грохнулось с полатей, усиливая шум. Осматриваться некогда, но и так всё понятно: слева — кухня с печкой, справа — стол, прямо — комната за заборкой и занавеской. Оттуда выглядывает мужик с чумными глазами по шесть копеек.

Я со всей дури бью в эту рожу, тут же исправляя свою оплошность — не поздоровался:

— Доброго здоровьица, Роберт!

Руке больно, да она ещё и в крови, но мне приятно — лет сорок я вот так-то не учил негодяев. Последнее время в основном другие методы в ходу были. Роберт со мной здороваться не хочет. Он лежит головой под лавку и игнорирует меня изо всех сил. Ну и ладно! Не будем терять времени. Я достаю из кармана заботливо припасённую бельевую верёвку и сноровисто (спасибо, дядя Петя, за науку) связываю руки за спиной, а потом, немного подумав, и ноги душегуба. Тот невнятно что-то бормочет.

Теперь можно и осмотреться. Тётя Валя лежит на кровати поверх одеяла в одежде. На губе запекшаяся кровь. Руки связаны. Ишь ты, плагиатор! Нет, поправляю сам себя, он первый верёвкой воспользовался. Значит не плагиатор, а кто тогда? Ясное дело — первопроходимец! Смотрю вокруг в поисках включённого утюга и не нахожу. Благословенные времена — злодеи совсем не умеют использовать подручную утварь: утюги, паяльники, полиэтиленовые пакеты по своему назначению, а именно — добыванию полезной информации.

Освобождаю старушку от пут, но вставать пока не даю — лежите, бабушка, лежите. Мне сейчас не до неё. Надо контролировать злодея, при этом как-то открыть доступ для Аэлиты. Обхлопываю карманы незваного гостя, лезу ему за пазуху — хихикает, сволочь. Ему, видите ли, щекотно. Добычей становится паспорт, несколько мелких купюр и какой-то ключ. Кладу всё на стол. С этим потом.

Умные люди говорят, что ограниченность в средствах сильно способствует творческой интенсивности мозга. И они правы. Трогаю стоящий на столе самовар — горячий, и это замечательно! Видимо, старушка готовилась к приходу гостя, а он с ней вот так, не по-людски. Беру от стены длинную лавку и водружаю её поверх лежащего на пузе злодея, как бы пришпиливая его к полу. Одна пара ножек приходится на шею, вторая — в области коленей. Сверху на лавку ставлю самовар.

— Эй, ты, Роберт, слышишь меня?

Мужик чего-то мычит, подтверждая.

— На лавке — самовар. Он горячий, небось сам знаешь. Дёрнешься — быть твоим яйцам сваренными вкрутую. Понял меня?

Опять подтверждающее мычание. Теперь быстро за Аэлитой. Думаю попутно, что если этот придурок действительно дёрнется, мне будет сложно объяснить начальству этот свой натюрморт.

Быстрей, быстрей! Время — деньги, как говорит наш уважаемый шеф (ой, опять я не туда!).

Аэлита приходит в ужас, обнаружив кровь на моей руке, но я не позволяю ей погрузиться в переживания. Отправляю привести тётушку в порядок, а сам снимаю самовар, поднимаю душегуба с пола, усаживаю на лавку.