Ошибка комиссара

Шалашов Евгений Васильевич

Действовать надо быстро и весомо, пока наш субъект не очухался и не придумал себе линию поведения. Милиция здесь не проканает — не страшно. Тогда что?

— Эй, ты, Роберт…

— Я не Роберт, — угрюмо отнекивается злодей.

Я беру паспорт со стола, краснокожий, с огромным гербищем, нового образца. Леонов Алексей Николаевич. Ладно, что не Архипович, но все равно, гад, такое имя опозорил. Кроме штампа о прописке в Ленинграде на Коломенской улице никаких отметок.

— Роберт ты, Роберт, — настаиваю я. — Пока ещё…

Подзываю Аэлиту, подаю ей паспорт, незаметно для Роберта мигаю:

— Спусти-ка этот мусор в нужник да палкой

какой-нибудь поглубже затолкай.

Аэлита понимающе кивает. Оборачиваюсь к супостату:

— В СССР может быть только один Леонов Алексей, а ты всего лишь Роберт, и то — только пока. Ты ведь никому не сказал, что отправился сюда?

Роберт зло зыркает глазами, но тяжёлый намёк моего вопроса до него начинает доходить. Тогда я продолжаю:

— Чтоб ты напрасно не мучился — нам всё известно. Но процедура требует, чтобы ты сам всё сказал. Таков порядок.

— Чей порядок? — наконец решается спросить наш искатель приключений. — В милиции таких порядков вроде бы нету…

— А мы неправильная милиция, — отвечаю ему. — Про «Белую гвоздику» слыхал?

«Белую гвоздику» я придумал только что.

— Закон обеспечивает правосудие, а мы — справедливость. Так что давай, не тяни.

Сам себе удивляюсь: ишь ты, как ловко загнул про закон и справедливость! Как про годами выстраданное. Однако, дело всё равно не идёт, нужен дополнительный аргумент. Достаю своего «Макарова», так и не сданного мной после дежурства, слежу за физиономией злодея и огорчаюсь от того, что тот ещё не обделался. Похоже, пребывает то ли в каком-то ступоре, то ли всё ещё не верит, что это всё происходит именно с ним. Жаль, я рассчитывал, что эффект будет большим. Но, как гласит неписанное правило, обнажил оружие — будь готов применить его. Правила нарушать нельзя, так что осматриваюсь и стреляю. Кошачья лакунка у двери разлетается вдребезги. От грохота закладывает уши. Женщины за заборкой начинают голосить. Не сбежалась бы вся деревня. Жестами и глазами успокаиваю выглянувшую из-за занавески Аэлиту — всё нормально.

— Это чтобы ты не подумал, что тут всё — бутафория. И холостых у меня нет.

Очередной взгляд на грабителя показывает — эффект достигнут и, кажется, даже тот, об отсутствии которого я сокрушался поначалу. Приходится отсесть подальше.

Тут моё второе «я» откуда-то из глубины организма робко спрашивает: а это не чересчур — вот так-то? Я с ним почти солидарен, поэтому для восстановления решимости вспоминаю исход событий в предыдущей версии моей жизни. Помогает.

А этот товарищ уже говорит, захлёбываясь от поспешности словами. Поначалу ничего не понять: какой-то дед, иконы, наказ кому-то, клад, сокровища, сундуки. Не хватает только пиратов.

После серии уточняющих вопросов говорю мысленно себе — лёд тронулся, господа присяжные заседатели! Да ещё в какую интересную сторону! Но сейчас не до экзотики. Сейчас главное — зафиксировать признанку.

Прошу у женщин листок бумаги и ручку. Освобождаю руки грабителя и усаживаю за стол писать сочинение, периодически наставляю на путь истинный. В результате получаются вполне сносные, самолично записанные показания. Для начала сойдёт. Он, Алексей Леонов, такого-то числа сентября месяца вломился в дом гражданки Епанчиной В. Н. в деревне Кукушкино с целью завладения иконой Николая Угодника, позарез ему необходимой, и для достижения своей цели связал хозяйку дома, при этом нанёс несколько несильных ударов по лицу. В содеянном раскаивается и просит строго не наказывать.

Готов искупить и возместить ущерб.

— Та-ак, молодец!

Я не требую от Роберта дописывать в показания всякие подробности, и он с облегчением вздыхает — самое страшное, вроде, позади. Я его не разочаровываю. Пусть отдохнёт маленько перед второй серией. Пусть помечтает, что обвёл этого парня из «неправильной милиции» вокруг пальца, не сказал о главном: зачем ему нужна эта икона, а тот, дурень, и не спросил.

Но вот я кладу перед ним ещё один листок. Он смотрит на меня вопросительно.

— Теперь давай про Некрасова семнадцать в Череповце.

Ой, как не хочется ему писать эту бумагу. Был бы на его месте прожжённый злодей со множеством ходок, тот бы скорей всего затянул песню: ничего не знаю, начальник, не при делах, доказывайте, если можете. А этот, даром что потенциальный душегуб, в таких делах не шибко осведомлён. Да ещё свежий опыт последнего часа не велит ему сильно сердить милиционера. Но немножко обмануть может и здесь получится?

И Роберт пишет, что страдая от ревности забрался в дом к своей знакомой в стремлении найти следы её неверности, что никакого ущерба не причинил, ничего не украл и, опять же, готов принести извинения и даже вставить стекло, а в будущем никогда-никогда ничего подобного не совершать. А чтобы доказать свою искренность хочет просить руки своей избранницы.

Я забираю оба листа, демонстрируя полное удовлетворение написанным. Смотрю на часы — почти девять вечера. Как долго до утра! И какая интересная ночь у нас впереди.

Глава двадцать вторая

Про волка, козла и капусту

Помните старую загадку про волка, козу и капусту, которых лодочник должен перевести на другую сторону реки, да ещё чтобы при этом никто никого не съел? Нечто подобное мне предстояло совершить в ближайшее время. Я не знал, насколько в дальнейшем окажется реальной перспектива уголовной ответственности для нашего изнывающего от ревности любителя икон и мучителя старушек, но усложнять жизнь будущим следователям не собирался. А посему мне предстояло исключить возможность общения Аэлиты, тёти Вали и нашего псевдо-Роберта между собой, а вот самому умудриться душевно побеседовать с каждым из упомянутых лиц.

Ну, женщины ещё ладно, пусть воркуют друг с другом, это не страшно, только так, чтобы наш злодей не слышал. И сам не мог с ними поговорить. Давать такой жирный козырь его будущему адвокату мне не хотелось. Первой по очереди требовалась для разговора тётя Валя. Место, где можно поговорить без свидетелей, она сама и подсказала — да на веранде, за летним столом, очень даже хорошо будет, можно даже чайку покрепче зарядить, чтобы в сон не клонило. Только вот в этом случае я выпускаю из поля зрения Роберта, а оставить его под надзор Аэлиты — это как раз волк с козой и получается. И надеяться на авось, что прокатит без осложнений, нельзя.

Сильно ломать мозг было не над чем — придётся звать каскадёра Гошу. Его единственного я здесь знал и имел шанс достаточно быстро разыскать. Но старушка, услышав про такой вариант, замахала руками — да вы что! Это же ещё до утра вся деревня будет знать о его невероятных приключениях в доме Епанчиных, и будет в этих историях ложка правды и бочка беспредельных фантазий, да таких, что потом по деревне пройти окажется невозможно. Он и теперь-то уже насочинял поди всякого, раз знает, что милиционера подвозил.