Ошибка маленькой вселенной

Котов Сергей

— Ребята, вы можете пойти погулять, если хотите, — сказала Джессика после инструктажа и раздачи документов, — тут довольно безопасно. Только телефоны возьмите. Мой аварийный канал на быстром наборе, на первой кнопке.

— А если я домой захочу позвонить? — Ершисто спросил Дима, забирая со стола простой кнопочный аппарат.

— Думаю, нас вычислят и, если ты не успеешь уйти тропами — тебя заберут в лабораторию, промоют мозги, а потом заставят работать на государство, — пожала плечами Джессика, — а мы с ребятами постараемся уйти на нашей яхте, она еще не очень далеко отошла.

Дима демонстративно положил

аппарат в карман джинсов, и направился к выходу из дома.

— Я говорила, и повторюсь еще раз — мы не тюремщики. Да, есть способы держать вас на поводке, и многие этим пользуются. Вот, посмотри на Санька — он до сих пор верен своему Императору. Но это не наш случай. Мы про свободу выбора, иначе не продержались бы так долго.

Дима замер на пороге; помялся чуть.

— Кажется, я начинаю вам верить, — сказал он, наконец. И отправился на прогулку.

Когда дети вышли, Джессика подошла к солдату, и тихонько поцеловала его в шею.

Он продолжал смотреть в окно, на статую Христа, широко раскинувшую руки над океаном.

— Воспоминания, да? — Спросила она.

Он кивнул.

— Такое бывает. Судьба и тропы часто ведут нас по кругу.

— Я знаю, — согласился солдат.

— Хочешь поделиться? Знаю, ты не привык, но… если там только боль, и никаких тайн, то почему нет? Так будет легче.

— Боль не моя, — сказал солдат, — но странное дело: я как будто стал гораздо чувствительнее, чем о себе думал.

— Это возраст, — кивнула Джессика, — твое тело значительно моложе твоего разума, верно? Это нормально для ходоков. Сколько тебе на самом деле? Под сорок? Самое время, чтобы начинать чувствовать жизнь.

Солдат покачал головой.

— Ты меня переоцениваешь, — сказал он, и добавил после небольшой паузы, — мы спасали одного художника. Даже спасли, я смог его вытащить. И он сотворил еще несколько шедевров. Вот только в нашем мире прожил совсем недолго. Погиб во время первой волны эпидемий, когда хаос начал наступать. Своей последней работой он, похоже, предвидел конец нашего мира. Прорыв с троп… это было так… реалистично. Он много пил. И, я почему-то уверен, он просто не захотел досматривать этот спектакль до конца.

— Мне очень жаль, — сказала Джессика, после чего подошла к одному из стенных шкафов, и достала оттуда покрытую пылью бутылку, — местное вино. Довольно крепкое. Не против?

Солдат согласно кивнул. Перед глазами у него весь вечер стояло лицо Кольки, когда он вытащил его на тропу из ада, вместе с раненым и до смерти напуганным художником. И, конечно, непослушная рука все время пыталась нащупать ласковую шерстку Марфушки.

Поэтому, когда у порога послышался легкий кошачий писк, он решил, что слишком поддался эмоциям и скорби, и пора брать себя в руки.

Однако котеночье мяуканье продолжалось. Они с Джессикой обернулись синхронно.

На пороге стоял Коля, и широко улыбался. У него на ладошке, возле груди, топорщил грязно-белую шубку крохотный котенок.

— Это — Мадейра, — сказал он, проходя в комнату, — Ей очень нужна помощь. Надо глазки промыть срочно — в нее ящерицы стрелялись какой-то химической гадостью.

Солдат и Джессика растеряно переглянулись.

Якорек

Спуск на планету оказался куда страшнее, чем Андрей мог предположить. Шаттл

выглядел таким огромным и надежным, когда они перешли в него сквозь полупрозрачный гофрированный шлюз, что он думал: сейчас будет как в самолете. Они пристегнуться в креслах, стюардесса раздаст напитки и конфеты, потом — долгий и спокойный перелет.

Ничего подобного.

Кресла, действительно, были. В них упаковали, как в коконы — замотав ремнями так, что было сложно шевельнуться. Потом были маневры, «чтобы выйти на нужную траекторию снижения», — как пояснил Тима. Это было похоже на то, как будто их заперли внутри банки, и как следует потрясли.

Но самая жесть началась после входа в атмосферу. На грудь упало несколько мешков с землей, каждый вдох требовал усилий. Да еще и шаттл весь мелко вибрировал, скрипел и гудел. В широкие иллюминаторы лучше было не смотреть, но он не вытерпел: от зрелища жидких потоков огня, струящихся по прозрачной поверхности, стало совсем не хорошо. Воздух вдруг показался нестерпимо горячим, хотелось немедленно сорвать с себя летный комбинезон, который им выдали на станции. А ведь по первости эта одежка показалась верхом комфорта…

И вдруг как-то резко все закончилось.

Ну, не совсем чтобы закончилось — но небо в иллюминаторах приобрело почти нормальный вид: сине-голубое, в легких перистых облачках. А потом и земля появилась: море леса, и побережье какого-то моря.

«Интересно, на Марсе ведь можно говорить земля, в смысле суша?» — подумал Андрей, успокаиваясь, и пытаясь устроиться поудобнее — спина немного затекла.

Стало тише. Только где-то в хвосте тихонько свистели атмосферные двигатели.

— Ну что, ребзики? — Через шлемофон голос Тимы звучал преувеличенно-весело, — могу поздравить вас с прохождением первого настоящего испытания Иттов!

— А тропами точно нельзя было вернуться? — Сварливо уточнила Тоня.

— Я же говорил — можно. Но нужна ситуация смертельной опасности. А на орбите это не слишком хорошо для других людей, которые там работают. Прийти с троп на обитаемую станцию — без проблем, но уйти на тропы — только если с вражеской орбитальной цитадели, которую нужно разрушить.

— Кто такие Итты? — Поинтересовался Андрей.

— О, это наш, марсианский фольклор, — с удовольствием отозвался Тима, — есть легенды, что люди появились у нас задолго до первой волны поселенцев. Они жили тут племенами, в единении с природой. И у них были очень храбрые воины, которые должны были пройти обряд инициации через испытания.

— Ребята, не забивайте эфир — вы знаете процедуру. Посадка через полчаса, — в их разговор вмешался пилот; перед вылетом они едва успели познакомиться, но этот кареглазый приземистый весельчак показался симпатичным и Тоне, и Андрею.

— Принято, наставник! — ответил Тима.

Андрей снова уставился в иллюминатор. «Интересно, где же у них города?» — думал он, наблюдая за бесконечным ковром леса, и полоской песчаного пляжа. В таком красивом месте, и ничего не построили?

Посадочная полоса космодрома шла прямо вдоль береговой линии. Из воды на сушу там поднималось скальное плоскогорье, с высоким обрывом и полоской пенного прибоя. Лес отступил вглубь материка. Справа от полосы виднелись громады пусковых установок, а у ее створа, на дальнем конце — жилые и административные сооружения космодрома.