Ошибка Марии Стюарт
Шрифт:
Наверху находилась спальня, уже приготовленная для нее. Значит, они все спланировали заранее. Мария опустилась на кровать и вытянулась в полный рост, глядя в потолок. Ее сердце стучало, как барабан, платье задралось до самых колен.
Сожгите ее. Убейте ее. Утопите ее. Слова доносились с улицы, заполненной бушующей толпой.
Мария не могла думать ясно, не могла даже чувствовать. Слишком долго ее тело двигалось, прыгало, сражалось, скакало верхом и делало все остальное почти без указаний от ее сердца или рассудка.
Босуэлл. Сейчас он находился в безопасности, в Данбаре. Ее сердце потянулось к нему в надежде, что он спокойно спит в своей постели. Он соберет сторонников королевы и найдет способ изгнать мятежников. Еще не все потеряно. Еще оставались Гамильтоны, Хантли, Гордоны и отряды пограничной стражи.
Но горожане… Их взгляды, их ненависть…
У Марии все плыло перед глазами. Она ужасно проголодалась, и в то же время ее подташнивало. Казалось, что кровать вращается под ней.
Она встала на нетвердых ногах и подошла к окну. Внизу, на улице, было растянуто позорное знамя Дарнли. Как только люди увидели ее, они разразились криками. Потом она заметила Мейтленда, торопливо направлявшегося к дому.
– Милорд Мейтленд! – позвала она и протянула руку в окно.
Толпа подхватила ее слова и принялась напевать их. Мейтленд надвинул шляпу на глаза и сделал вид, что не видел и не слышал ее. Он скрылся из виду.
Пошатываясь, Мария вернулась обратно и растянулась на кровати. Комната снова закружилась у нее перед глазами. В следующее мгновение дверь распахнулась без стука, и она увидела двух здоровенных стражников, вставших по обе стороны от дверного проема со скрещенными руками. Они не поздоровались с ней и не спросили разрешения войти.
«Я пленница, – подумала она. – Босуэлл был прав».
Теперь, в обществе солдат, она не могла даже найти утешение в слезах. Она перекатилась на живот и почувствовала, как спрятанная бумага зашуршала под ее весом. Теперь это было все, что осталось от Босуэлла. Это и еще ребенок, которого она вроде бы носила в своем чреве, но не сказала ему, иначе бы он остался с ней.
Теперь осталась лишь кошмарная ночь с красными отблесками сотен факелов, освещавших стены комнаты, с тяжелым дыханием и шарканьем солдат, с ноющей болью в животе. Немного раньше она слышала, как лорды пировали в нижней комнате, а потом разошлись. Каждый раз, когда она поворачивалась, солдаты подозрительно смотрели на нее.
Время шло медленно, и она чувствовала себя все хуже и хуже. Призраки заполнили комнату: туманная форма Риччио и тень Дарнли, оставлявшая за собой след из едва слышного смеха; человек, похожий на портрет ее отца, и хохочущий герцог Гиз; Франциск тоже пришел, волоча за собой мертвого пони, а может быть, лишь его шкуру.
«Кто мог бы представить, что я знаю так много мертвецов? – подумала она. – Так много мертвецов… и предателей, и других ужасных вещей». Она тихо плакала под невыносимым гнетом утраты, утаскивавшим ее в холодную, маслянистую глубину,
Наступило ли утро? Что означает солнечный свет? Куда делись солдаты? Мария с трудом встала с постели и поплелась к окну. Солнечные отблески, танцующие на шиферных крышах под окном, резали ей глаза.
Толпа осталась на месте. Когда она появилась в окне, на улице раздались крики. Она протянула руки из окна и обратилась к ним.
– Помогите мне, помогите! О, добрые люди, освободите меня!
Их вид доставлял ей невыносимые муки. Она схватилась за корсаж и разодрала его. Ее спутанные волосы свисали из окна.
Среди зрителей раздался дружный вздох. Она была похожа на призрак или на обезумевшую женщину.
– Либо убейте меня сами, либо освободите от жестоких изменников, которые держат меня в плену! – выкрикнула она.
Толпа зашумела, и некоторые начали кричать: «Спасем ее!» Потом другая часть толпы развернула перед ней знамя Дарнли. Раздались крики «Долой!», и несколько человек набросились на знаменосцев, пытаясь сорвать флаг, развернутый между двумя древками.
– Спасите, спасите меня! – заунывно кричала она.
В Эдинбурге зазвонил колокол, призывавший горожан к оружию.
Грубые руки схватили ее за плечи и втащили в комнату. Это был Мортон.
– Как только солдаты спустились поесть, вы устроили непристойную сцену! – сказал он, впившись в нее взглядом.
В первый момент она ничего не поняла. Потом она увидела, что ее корсаж раскрыт, а грудь полностью обнажена. Как это могло случиться? Когда порвался корсаж?
– И вы удивляетесь, что люди называют вас шлюхой? – его голос сочился отвращением. – Вы сами красуетесь голой перед ними! Как после этого можно ожидать должного уважения к королеве?
Потом его взгляд упал на лист бумаги, валявшийся на полу.
– Что это? – спросил он.
Документ! Должно быть, он выпал из ее корсажа. Когда она в исступлении порвала корсаж, то забыла о бумаге, полученной от Босуэлла. Но тогда она забыла обо всем. Теперь она бросилась на пол, чтобы забрать документ до того, как Мортон успеет прочитать его.
– Отдайте его мне, – приказал он.
Мария обнаружила, что смотрит на носок его сапога. Он занес ногу, как будто собираясь пнуть ее в лицо, но она не двинулась с места.
– Отдайте его мне! – повторил он, потом наклонился и рывком поставил ее на ноги. Она скомкала бумагу и сжала ее в кулаке. Он схватил ее руку и попытался разжать пальцы.
– Это мой документ, моя королевская собственность, и я запрещаю вам брать его и даже смотреть на него! – крикнула она. Он рассмеялся.
– Как царственно! Как благородно! Но теперь с этим покончено. Отдайте его мне.
Теперь с этим покончено. Что он имеет в виду?
– Нет.
Он взялся за ее кулак обеими руками и сдавил изо всех сил, словно пытался расколоть орех. Она чувствовала, как хрустят мелкие косточки. Он собирается изувечить ее! Это была правая рука, которой она писала…