Ошибка природы

Алешина Светлана

— Тогда почему вы волнуетесь? — развела я руками. — К вашей Маше пришла гостья. Они куда-то отправились, и к вечеру она вернется. Вы долго отсутствовали?

— Около двух часов. Я думала, что Маша будет долго приводить себя в порядок — она плещется в ванной часами, меня иногда это даже раздражает, время у меня есть, вот я и решила забежать посмотреть коврики на пол в ванной. Благо что магазин расположен недалеко. По дороге я встретила Костю Пряникова, и мы зашли с ним выпить по чашечке кофе. Я хотела пригласить его к себе, но он отказался, сославшись на срочные дела.

— А Костя шел не по направлению к вашему дому?

— Нет-нет! Скорее наоборот! Мы очень долго разговаривали, потом он вспомнил,

что торопится, и я пошла домой.

«Ага, сначала он торопился, потом долго разговаривал, — усмехнулась я. — Достаточно странно. С чего это я попрусь пить кофе с Соней, если я тороплюсь? А если не очень тороплюсь, то пойду к ней. Если только не знаю, что Сонино присутствие в ее собственной квартире в данный момент совершенно не обязательно».

— И Маши не было, но был пресловутый запах, — задумчиво проговорила я и посмотрела на Ларикова. Он казался чрезмерно занятым собственной проблемой, но я не сомневалась, что он слышал весь наш разговор. Пенс отправился варить кофе, но сейчас вернулся, тактично делая вид, что его интересует исключительно журнал, посвященный мотоспорту, хотя мне почему-то казалось, что он держит журнал вверх ногами.

— Последний вопрос. О чем вы говорили с Костей?

— С Костей?

Она уставилась на меня своими невинными глазами обиженной овечки.

— Естественно, с Костей.

— Об Андрее Вениаминовиче. Костя мне сочувствовал.

— Так долго? — усмехнулась я.

— Саша, этот наш разговор касался одной очень отвратительной тайны… Не моей.

— Ах, не вашей?

— Да, я не могу вам об этом рассказать!

— Пожалуйста, — кивнула я. — Не рассказывайте. Но мы с Андреем Петровичем будем тогда считать себя свободными. Мы устали бродить в темной комнате, разыскивая черную кошку. Вы все предпочитаете молчать? Хорошо. Продолжайте.

Я поднялась. Она осталась сидеть, смотря на меня своими испуганными глазами.

— Сашенька, не сердитесь, — попросила Соня.

— Я и не думаю сердиться, — ответила холодно. — Просто не хочу заниматься расследованием, заранее обреченным на провал. Я не могу вызвать медиума и устроить спиритуальный утренник, чтобы какой-то свободный дух подсказал мне, что произошло однажды такого, возведенного в ранг зловещей тайны!

Я закурила.

— Хорошо, Саша. Я вам расскажу, — дрожащим голосом произнесла Соня, поднимая на меня свои детские глаза. — Раз вы считаете, что это связано с тем происшествием, я вам расскажу. Только не знаю, с чего начать.

— Начните с того момента, как вы обозвали Олю Гордон сукой, — посоветовала я. — С той самой ссоры. Из-за чего она состоялась?

Она вздрогнула и съежилась.

— Вы все знаете…

— Не все, — покачала я головой. — Если бы я знала все, я могла бы дать вам ответ, где сейчас находится Маша. Но я смогу это сделать только после вашего рассказа…

Глава 11

— Значит, та самая ссора, — она задумалась. Говорить ей было трудно, я это прекрасно видела. Можно было сто раз ругать себя за собственную безжалостность, но что я могла поделать? Если в твоей прежней жизни случилось нечто грязное, страшное, даже непристойное, можно об этом забыть, если… Если случившееся, приняв реальные черты, вдруг не грозит обрушиться на тебя, раздавив, расплющив!

— В тот день она пришла ко мне раньше других, — начала Соня свой рассказ. — Меня это удивило. Я стояла возле стеллажей и вытирала пыль с книг. На небольшой стремянке. В дверь позвонили, я открыла. Оля стояла на пороге, странная, со злым взглядом. «Оля? — удивилась я. — Здравствуй… Не ожидала тебя увидеть. Ты что-то рано!» Она прошла в комнату, не раздеваясь, села на стул. Молча, понимаете, Саша? Потом взглянула мне в лицо тяжелым и каким-то неприятным взглядом и произнесла:

«Мне нужно с вами поговорить. Очень серьезно». Меня немного напугал ее тон. Он был… Как бы это поточнее сказать. Угрожающим, что ли. Я слезла с лестницы и прислонилась к нижней ступеньке. «Хорошо, — кивнула я. — Может быть, поставить чай?» Она усмехнулась и покачала головой. «Нет. Я не уверена, что после нашего разговора вам не захочется выплеснуть этот чай мне в лицо». — «Почему?»— спросила я, окончательно растерявшись. «Потому что вам дорог предмет нашего разговора. Потому что вы, насколько мне известно, с ним спите». После этих ее слов я вообразила, что меня ожидает банальная сцена — оскорбленная дочь выговаривает любовнице отца все, что накопилось на душе. «Бог мой, какая банальность», — подумала я. «Оля, мне кажется, что твой отец имеет право на уважение», — начала я. «Мой отец? — переспросила она и скривилась, как от зубной боли. — О да… Конечно, мой отец имеет право на все. Даже быть чудовищем он имеет полное право!» — «Почему ты так о нем говоришь?» — не выдержала я. «Потому что он ужасный человек, — слегка улыбаясь, ответила она. — Я не могу сказать вам о нем всего, но одно знаю наверняка: если моему папеньке что-то приглянулось, он не остановится ни перед чем!»

Наш разговор приобретал новую окраску. Я боялась сорваться. Что только она не говорила, боже мой!

Соня взяла сигарету. Ее руки дрожали, поэтому прикурила она от услужливой лариковской зажигалки не скоро. А прикурив, коротко кивнула и пробормотала: «Спасибо».

Потом она посмотрела в окно, словно собираясь с мыслями, и продолжила:

— Что он негодяй. Что он виноват в смерти ее подруги. Что он насиловал ее в детстве. Что она терпела от него такие унижения и побои, какие мне и не снились… Но главное даже не это. Она сказала, что он запирает ее вечером в комнате и рассказывает ей о своих злодействах. Понимаете? Угрожает, что то же самое ожидает и ее. Все это никак не сочеталось с тем образом, который был у меня перед глазами. Все это было неправдой, неправдой, неправдой!..

Она всхлипнула, и я испугалась, что дальше последует истерика. Но Соня только стукнула кулаком по коленке и успокоилась. Взяла себя в руки завидно быстро.

— «Знаете, — сказала Оля. — В некоторых бандах существует «связывание кровью». Новичку вкладывают в руки орудие убийства, и он как бы виноват в совершенном преступлении. Мой отец «мажет» круче. Человек и не знает, что он уже повязан. Вы, Соня, стали его рабой, потому что он вас «помазал». Бегите от него, пока еще сможете!» С этими словами она поднялась. А я… Тогда я сорвалась. Я знала, на что она осмеливается мне намекать. Вернее — на кого…

Соня закрыла глаза и откинулась на спинку стула. Больше всего я боялась, что сейчас она прервется, поднимет на меня свои ясные глаза и скажет: «Это не моя тайна».

Бог мой, как же я боялась этого!

Но, слава богу, этого не случилось. Соня снова открыла глаза и спросила:

— У вас нет сигарет? Мои кончились…

Я протянула ей сигареты. Она скомкала свою пачку и, пробормотав еще раз «спасибо», закурила снова.

— Я не могла тогда поверить, что Мишина гибель дело рук Гордона, понимаете? Не могла… Да и сейчас этому не верю.

* * *

Когда-то давно, еще до того момента, как Маша привела Гордона к Соне в дом, Соня была любима. И любила. Человек этот был, правда, на девять лет моложе Сони, но чувства его были насыщены романтизмом, и Соня мало-помалу сдавалась под их напором.

— Однажды, — рассказывала Соня, — он принес мне охапку роз. Оборвал клумбу, представляете? И вы не думайте, что он был мальчишкой, нет!

Она задумалась, улыбнулась какому-то легкому воспоминанию:

— Миша Малинин был очень представительным и серьезным молодым джентльменом.