Ошибка природы
Шрифт:
Дурацкие мысли… И чего я вообще привязалась к этим нотариусам? Ах, это потому, что недавно мне пришлось столкнуться с одной из них. Но это отдельная история. Когда-нибудь я вам ее расскажу, если, конечно, не забуду!
Машина, скрипнув тормозами, остановилась. Я расплатилась с водителем, и мы с Пенсом вышли на пустынную улицу.
Воспоминание ударило меня. Я вздрогнула.
Темный переулок… Человек, настигший меня.
Как может в человеке соседствовать красота и подлость?
Или, ступая
Зло порождает зло, и никуда не денешься от этой нехитрой истины. Она пришла от господа бога, а постулат «добро должно быть с кулаками» — выдумка человека. Поэтому, уж простите, полнейшая ерунда!
— Пенс, мне так их всех жалко, — выдохнула я, смотря вдаль проулка, где некоторое время назад сама точно так же стояла, всматриваясь в темноту, и держала в руках мужской платок, от которого исходил запах дорогой туалетной воды. — Они совершили возмутительную, но все же глупость!
В этом дурацком проулке мне было так страшно!
Где ты в это время была, Маша? И ты, Оля?
Смотрели и ждали — убьют меня или нет? Или просто наслаждались моим страхом?
Я стиснула кулаки.
— Пойдем, — сказала Пенсу. И мы двинулись к подъезду.
Глава 12
На лестнице, как всегда, ударял в нос застоявшийся запах пота, масляной краски и еще какой-то неведомой гадости. Стены, выкрашенные в ярко-голубой цвет, несмотря на недавнюю покраску, остались сырыми и источали запах беды и унижения.
Беда и унижение сопутствовали жизни подъездов даже тогда, когда владельцы домов были привилегированными. Потому что в их недавнем прошлом все равно были беда и унижение. Просто выбившись наверх, они начинали унижать других.
Какая-то сплошная, неразрываемая цепочка. Неужели человек никогда не научится быть просто свободным?
Как я выяснила из своих последних наблюдений, иногда беда и унижение пахнет дорогой туалетной водой «Кензо». И от этого ее запах не становится слаще, наоборот, он еще безнадежнее, еще отвратительнее!
Я нажала на кнопку звонка. Что скрывают люди за железной дверью? Сокровища собственной неполноценности?
За дверью послышались шаги, потом на нас посмотрел приоткрывшийся дверной «глазок» — обезличенный, как все теперь в этом мире, и дверь открылась.
Флора стояла, тараща на нас глаза.
— А Оли еще нет, — сказала она.
— Флора, — устало попросила я. — Давайте прекратим эту кретинскую игру. Честное слово, я уже все знаю. Мне нужно только поговорить с Олей и попросить ее об одной вещи.
— Оля не виновата! — почти прокричала Флора. Теперь ее лицо было искаженным.
— Я думаю, что дать такой уверенный ответ мы пока не можем, — сказала я. — Ответ, Флора, знает только один человек.
— При чем тут моя дочь? — снова проговорила Флора отрывисто и хрипло. — Вы рассуждаете, как мой муж! Вы пытаетесь обвинить ее в преступлениях, которые она не совершала!
— Флора, вы ведь прекрасно знали, зачем мы понадобились вашему мужу? — тихо спросила я.
Она молчала, отодвигаясь к стене. Ее глаза ненавидели меня.
— Знали? — снова спросила я.
Она втянула воздух и собралась было ответить, но нам помешали.
— Мама?
Оля стояла на пороге своей комнаты и сейчас правда была похожа на Офелию.
— Мама, почему ты орешь так, что у меня лопаются барабанные перепонки? — спросила она, разглядывая нас с детским простодушным любопытством.
— Оля, немедленно вернись в комнату! — скомандовала мать.
— А, вот в чем дело! — усмехнулась Оля. — Ты не хочешь заканчивать этот спектакль! Милая моя мамочка, разве ты не знаешь, что закон хорошей игры — вовремя уйти со сцены? Проходите, господа присяжные заседатели! Если честно, я не думала, что вы такие сообразительные ребята.
Она распахнула дверь в свою комнату, и мы вошли.
Вся компания была в сборе. Кроме Ванцова.
Дима встрепенулся в своем углу и отложил в сторону журнал.
— Здрасьте, — выдавил он улыбку.
Костя Пряников, храня невозмутимость, лишь слегка наклонил голову в издевательски-приветственном жесте. Маша, сидящая в самом центре, зло рассмеялась и проговорила тихо, но четко:
— Суки…
— А вот ругаться-то зачем? — весело спросила Оля. — Мы же знали, что это должно закончиться. Или ты планировала сделать из нас всех неплохую банду?
Она явно забавлялась моментом. Сев на подлокотник кресла с высоченной спинкой, весело оглядела собравшихся и насмешливо протянула:
— Ну-с? И кто же у нас начнет сеанс признаний?
— Дура, — проговорила Маша глухим голосом. — Какая же ты дура, Оленька!
— Опять! — Ольга надула губки и скорчила гримаску капризной «инфанты». — Я уже просила вас не называть меня этим словом. Но вы явно отказываетесь понять меня! К тому же я ведь совсем не дура! Я умная девочка, правда, голубчик?
Игриво потянувшись пальчиком, она намотала на него прядь Пенсовых волос и вытянула свои пухлые губы трубочкой:
— Какой ты красавчик, детка! Вот ведь жалость, что тебя уже заняли! Впрочем, мне всегда не везло! Я пришла поздно. К концу застолья. Пирог уже был разрезан, и мне милостиво насыпали пригоршню крошек. На, сказали мне, Оленька! Пользуйся нашей добротой! И не забудь быть нам благодарной!
— Прекрати! — закричала Маша. — Если ты немедленно не прекратишь этот спектакль, я не отвечаю за последствия!