Ошибка Пустыни
Шрифт:
– Ты думала, сбежишь от меня? Дура. Ну попала ты сюда, и что? Кому ты тут нужна, безродная и одноухая? Так и сдохнешь в песках. И сожрут тебя змеи. Змеи. Змеи…
Пока он не сказал про змей, Лала просто тряслась, постепенно теряя сознание от недостатка воздуха. Но единственный ее страх, оставшийся непобежденным, воткнулся прямо в сердце и заставил очнуться.
Никакого Ростера, но дышать все равно было невозможно, потому что на груди Лалы, свернувшись в ямке из песка, лежала блестящая толстая змея. Как только Лала придушенно пискнула, змея подняла голову и нависла над ее лицом.
– Помогите…
От шелестящего шепота змея на мгновение замерла.
– Кто-нибудь… помогите…
Лале казалось, что она кричит во весь голос, голова чуть ли не взрывалась изнутри
Рассветное солнце застыло, будто в недоумении от увиденного. Пятеро пустынников, отбрасывая длинные тени, стояли над распростертым на песке телом Лалы. Ее волосы выбились из-под капюшона и смешались с песком, а серое лицо, измазанное кровью, запрокинулось, как в припадке. Рядом лежала толстая змея с оторванной головой. Казалось, никто не дышал, даже дромы. Лала внезапно села, и все как один сделали резкий шаг назад. Шатаясь, с трудом подавляя рвотные позывы, Лала переводила взгляд со змеи на людей и не находила признаков участия. Казалось, пустынникам жальче змею. Госпожа что-то отрывисто приказала, двое мужчин подошли к Лале и подняли, крепко держа ее под руки. Третий достал нож.
– Эй, вы что? С ума сошли? Я просто защищалась! Эта тварь хотела меня убить!
Лала стала выдираться, но тут же обмякла от удара по затылку.
Когда она очнулась, дневная жара запаяла ее губы, испачканные в змеиной крови. Затылок болел. Лала повела онемевшими руками и захрипела, как испуганный дром. Мертвая змея была рассечена на несколько продольных жгутов, и эти жгуты теперь надежно связывали запястья и щиколотки Лалы. Пустынники по-прежнему стояли вокруг со скорбными лицами, что-то нашептывая. И тут Лала впервые за время пребывания в Пустыне увидела звуки. Монотонное бормотание пустынников проползало через все ее поле зрения тускло-бурой змеей, тонкой и бесконечно длинной. Эта картинка могла свести с ума, но заткнуть ухо было нечем.
Через некоторое время явились они. Большие и маленькие, толстые и тонкие. Черные, бордовые, полосатые. Змеи подползали к Лале, но не касались ее, постепенно образуя вокруг кишащий контур. Кричать она уже не могла, крик умер внутри нее, расплющенный, разодранный в клочья. Это было за пределом страха. Стена между сознанием и слепым ужасом рухнула, осталось только закрыть глаза и умереть от разрыва сердца.
Но она все никак не умирала. И змеи не трогали ее. Удивление в глазах молчащих пустынников сменилось недоверием, а потом опасением. Змеи же успокоились и по одной стали расползаться. С каждой исчезающей змеей дыхание Лалы становилось спокойнее. Последней уползла самая длинная бордовая змея, похожая на ручеек крови в песке. Белая госпожа проводила ее глазами, а потом что-то скомандовала Чигишу. Тот подошел к Лале и стал освобождать от липких пут. Остальные, не оборачиваясь, сели на дромов и продолжили путь.
– Пить. – Лала не задумалась, на каком языке это произнести. Слово просто выпало из ее рта в песок.
Чигиш молча протянул ей сосуд и даже не стал считать глотки. Она с трудом оттерла с лица присохшую змеиную кровь:
– Спасибо, Чигиш.
Он кивнул, не глядя на нее. Лала повернулась к своему рыжему дрому и приказала жестом лечь. Но зверь всхрапнул и отскочил в сторону. Он заскулил, как собака, и посеменил за караваном, оглядываясь, будто Лала его хочет съесть. Зато старый друг, облачный дром погибшего Ушаша, с готовностью сложился перед ней. Чигиш закричал вслед удаляющемуся каравану. Белая госпожа притормозила, но потом махнула рукой и больше не оглядывалась на Лалу.
А вечером их путь завершился. Сначала Лала увидела высоченные деревья, которых не было ни в ее стране, ни в Шулае. Голый тонкий ствол венчался богатой листвой и выглядел на ветру как могучее зеленое знамя. Под деревьями виднелись такие же белые купола, как в Шулае, один огромный и несколько поменьше. Подъехав ближе, она разглядела идеально круглое
Глава пятая
Новая жизнь Лалы среди ашайнов, как называли себя пустынники, причудливо переплелась со старой: та же работа на скотном дворе, та же неприветливость со стороны окружающих. Первое время ей было трудно, но не тоскливо. Она, как измученный жаждой путник, набросилась на новые знания. Язык давался ей легко, хотя от акцента избавиться не получалось. Служанки, с которыми Лала делила большую комнату, сначала сторонились ее и не вступали в разговоры, но со временем привыкли и даже обращались с мелкими просьбами. А еще ее научили плести косы, положенные для людей ее сословия. О происшествии со змеей никто не вспоминал. Позднее Лала узнала, что госпожа запретила говорить об этом под страхом наказания.
Наказывали слуг просто, без фантазии, которую наблюдала Лала в замке Фурд. Провинившиеся не имели права пить несколько дней, но получали сладкие сушеные фрукты. Лале стало смешно, когда она первый раз увидела такое наказание. Но когда через четверо суток почерневшая, еле живая служанка с безумными глазами откусила край глиняной чашки с водой, Лала решила не испытывать судьбу. Кто знает, как она перенесет подобное, ведь местные с детства привыкают жить в подобных условиях.
Ашайны очень спокойно относились к еде. Даже благородные ели просто: козий сыр, темно-оранжевые слоеные лепешки из местного злака, разнообразные сушеные фрукты, густой пряный суп на козьем молоке и масло юги. Это масло восхитило Лалу. Слугам оно не полагалось, но иногда на скотном дворе ей доставался огрызок лепешки с этим маслом. Ярко-желтое, похожее на то, что делают из коровьего молока, но полупрозрачное, оно имело удивительный вкус: остро-сладкий, с неизвестным Лале пряным послевкусием. Запах масла, казалось, проникал даже через кожу. Кроме приятного вкуса оно имело особое свойство – дарило радость, бодрость и ощущение могущества, но переев его, можно было пострадать от излишней самоуверенности. Лала слышала байку, как один молодой господин из отдаленных земель дорвался до масла юги, объелся его и собрал отряд, чтобы сместить кого-то из Совета Шулая. Все обошлось показательным судом и долгоживущими насмешками, но после этого случая сбор сока юги стал жестко контролироваться.
Лале не терпелось больше узнать про госпожу, но прислуга совершенно не сплетничала о хозяевах. Вообще. Даже полностью овладев несложным разговорным языком ашайнов, Лала не могла склонить своих соседок по комнате к откровенности. Ей удалось только выяснить, что госпожу зовут Ишиндалла, но никто к ней не обращается по имени. Ушаш был младшим братом Ишиндаллы. Поговаривали, где-то в недрах большого купола живет их старая мать, но ее скотницы никогда не видели. В господском доме свои слуги, они почти никогда не выходят на скотный двор и презирают грязных работников. У них даже язык другой. И все они колдуны, потому что умеют складывать бессмысленные линии на бумаге в слова. На этом месте Лала притворилась, что ее одолело праведное негодование, и похвалила себя, что не спрашивала про возможность научиться читать.
А еще Лала так и не решилась узнать у служанок, нормально ли это для детей Пустыни – видеть звуки. Воска в хозяйстве не было, и она сделала себе заглушку для уха из теста. Правда, ее приходилось время от времени менять, потому что она засыхала, твердела и пропускала звуки.
Потеряв счет дням, Лала начала скучать. Одни и те же скупые разговоры, одни и те же козы и дромы, одна и та же красивая недобрая пустыня. Вина скотникам не полагалось, и они, чтобы расслабиться и забыться, жевали умдру – шарики, похожие на синий горох. Умдру делали из сушеных листьев ташута, помета дромов и пепла. Во время жевания образовывалась кислая синяя слюна, и ее было слишком много, приходилось иногда сплевывать. Лала только единожды попробовала и решила, что лучше вовсе не расслабляться, чем так.