Ошибка сыщика Дюпена. Том 1
Шрифт:
Но, пожалуй, больше других увлекают патриотические стихи Клопштока. Ему подражают, его цитируют. И вслед за поэтом предсказывают: «вольной, Германия, верю, ты станешь однажды», и надеются, что «право рассудка восторжествует над правом меча».
Горячим поклонником поэта был и молодой Шиллер. Под его влиянием он делает свои первые шаги в сочинительстве. Пишет трагедию о нассауском студенте, кончающем, по примеру гетевского Вертера, жизнь самоубийством. Создает трагедию на историческую тему «Козимо Медичи». Это начальные опыты, до нас не дошедшие. Известно лишь, что карлсшулеры, друзья поэта, с восторгом воспринимали юношеские творения своего товарища. «Тяга к поэзии, — признавался позже Шиллер, — оскорбляла законы заведения, где я
Привил ему страсть к поэзии преподаватель Якоб Абель, которому он посвятит потом свою трагедию «Фиеско».
От этого молодого профессора Шиллер впервые услышал и о Шекспире. Впрочем, не только услышал, но и получил томик сочинений великого англичанина, чье имя в то время было еще сравнительно ново в Германии. С тех пор гений Шекспира вытеснил всех иных поэтов из сердца Фридриха. Отныне его тайная мечта — достичь таких же вершин поэзии.
Вопреки законам заведения и замыслам его основателя, преодолевая бессердечное, бессмысленное воспитание, тормозившее прекрасное движение зарождающихся чувств, молодой Шиллер набрасывает свои первые поэтические опыты. В «Швабском журнале» появляется его стихотворение, из осторожности подписанное одной буквой «III». В нем еще немало неясных выражений и излишней метафоричности, но его уже заметила критика. И даже предсказывает, что автор «еще прославит свое отечество». Но пока что опубликованные стихи, как и те, что существуют в рукописи, лишь робкие начальные шаги его Пегаса. Еще не выбит его копытом из земли источник Иппокрена — источник подлинного вдохновения, в результате которого осуществится пророчество критика. Но ждать осталось недолго. Уже задуман, вынашивается, не дает спать замысел «драматического романа». Так называет он трагедию, над которой работает, ибо пока что и не помышляет о ее сценическом воплощении.
«Злополучное начало жизни», как он сам говорил, не смогло погасить юношеский задор, не подавило неукротимую фантазию.
Днем ему запрещают прикасаться к перу — это грозит карцером. Тогда он сказывается больным. В лазарете круглую ночь горит лампа. И можно без опаски писать. Это не просто — ночи напролет не выпускать пера из рук. Но молодой организм пока что легко переносит перегрузку. С годами ему придется поддерживать эту привычку, выработанную под давлением обстоятельств, с помощью крепкого кофе и рюмки ликера: он засыпал под утро и вставал лишь к середине дня.
В эти ночные минуты вдохновения он весь преображался, его трудно было узнать. Глаза горели, волосы были растрепаны. Как и его герой, он становился грозным мстителем, обличал тиранов, боролся со злом.
Думал ли поэт, что в эти мгновения рождается великое произведение, и его друзья смогут воскликнуть: «славы сорвал ты звезду…»?
Трудно ответить на этот вопрос. Но то, что его творение будет сожжено рукой палача, в этом поэт не сомневался.
Однажды воскресным майским утром 1779 года группа воспитанников академии отправилась на прогулку за город. Путь их лежал мимо виноградников к холмам, покрытым лесом.
Здесь шестеро друзей, договорившись заранее, отделились от остальных, разбрелись в разные стороны, а затем встретились в назначенном уединенном месте.
Одни улеглись на траве, другие расположились на стволе поваленного дерева. Шиллер занял центральное место в этой группе — на корнях огромной сосны. План сходки был известен каждому. Поэтому лишних слов не произносили. Выжидательно смотрели на Фридриха. Тот не спеша извлек из кармана страницы рукописи, покрытые витиеватым почерком, тем самым, которым потом так восхищался Гете, считавший его смелым и красивым.
Голос автора рукописи чуть дрогнул, когда он произнес название произведения, которое собирался прочитать, — «Разбойники».
Начал он тихо, сдержанно, произнося слова
Однако в тот день, в лесу, главное состояло не в том — как, а что читал воспитанник Шиллер своим однокашникам.
Несколько лет назад тезка и соученик Фридрих Ховен, с которым он прошел в академии «все ступени духовных испытаний», обратил его внимание на небольшую вещицу, опубликованную в «Швабском журнале». Рассказ назывался «Из истории человеческого сердца» и принадлежал перу тогда еще пребывавшего на свободе Шубарта. Повесть, почерпнутая, как сообщал автор, из самых достоверных источников, говорила о судьбе двух братьев — Карле, натуре живой, увлекающейся, не способной на притворство, и Вильгельме — послушном сыне, прилежном ученике, набожном и бережливом. Но это внешнее проявление характеров. Подлинная их суть обнаруживается по мере развития действия. С помощью обмана и подлога Вильгельм ссорит Карла с отцом, который изгоняет сына и обрекает его на скитания. После этого коварный Вильгельм решает покончить с родителем и завладеть его имуществом. Подосланные им бандиты нападают в лесу на отца. И только вмешательство случайно оказавшегося рядом Карла, выдающего себя за батрака-лесоруба Ганса, избавляет старика от гибели. Отец узнает страшную правду о своих сыновьях, прощает любящего Карла и, по его просьбе, клеветника Вильгельма.
Сам Шубарт считал, что его маленькая повесть— это лишь эскиз к большому роману или драме. И предлагал воспользоваться ею «любому гению» для более развернутого повествования. Шиллер решил принять это предложение.
Первую попытку развить сюжет, предложенный Шубартом, о двух враждующих братьях он предпринял в исторической драме «Козимо Медичи». Но это было произведение на историческую тему. Ему же хотелось, следуя совету Шубарта, нарисовать картины современности. Для этого требовался конкретный жизненный материал. Просто выдумывать «из головы» он не умел. Вдохновение посещало его, когда в руках имелся факт, способный пробудить воображение. Тогда-то и начиналось взаимопроникновение реального и выдуманного.
Какие же факты помогли Шиллеру нарисовать задуманную им картину современности? Какой жизненный материал стал вдохновителем его воображения?
Стрелок Хизель
Дух мятежа бродит по всей земле. И, возможно, прав Жан-Жак Руссо, утверждая, что приближается решительный перелом, что «мы подходим к веку революций».
В самом деле, что происходило в Богемии? Более 50 тысяч солдат были брошены на то, чтобы усмирить недавний мятеж. Но хотя крестьянская война потоплена в крови и, как сообщал Шубарт в своем журнале «Немецкая хроника», Прага окружена виселицами, на которых охлаждается пыл вожаков, многие не сложили оружия, ушли в леса.
Та же «Немецкая хроника» писала о бурных событиях, разыгравшихся в далекой России. И здесь мятеж охватил бедноту, которую возглавил Пугачев. Даже во Францию — этот счастливый край — проник бунтарский дух. В городах и провинции брожение, ропот, беспорядки.
И только немцы выгодно отличаются от других тем, что всегда довольны своими правителями. История движется по германской земле слишком сонным шагом. Дух свободолюбия угас. Торжествует рабство.
И все же, вопреки тирании, и здесь вспыхивают искры мятежа. Иногда им удается прорваться наружу сквозь трещины в твердой почве. Сила их невелика, они быстро гаснут, рассеянные холодным ветром. Но они существуют. И тот, кто умеет видеть, обязательно их приметит.