Ошибка Творца
Шрифт:
– А дальше? – Маша, замерев, во все глаза смотрела на старого ученого.
– Дальше случился скандал. Деталей я не знаю, слышал только слухи от общих коллег о погибшем при рождении младенце. Но ясно одно: именно поэтому Шварц был вынужден срочно принять приглашение Гарвардского университета и уехать из России. Честно говоря, я был очень удивлен, что он решил вернуться. Впрочем, старых связей, в том числе и со мной, Боря не поддерживал. – И Лебедев посмотрел на Машу грустно и чуть виновато. – Иногда так случается, что ученый чувствует себя демиургом. Всесильным Творцом, которому подвластна материя. И это всегда ведет к последствиям. Трагическим
Андрей
1992. 1993. 1995. 1995.
Маша попросила у него выяснить годы рождения Алисы, Ираклия, Елисея и Надежды Шварц. Она ничего не объяснила, но голос у нее был глухой и какой-то потерянный. Еще она сказала, что нужно найти клинику, где они все появились на свет. – Она так и сказала: «клинику», в единственном числе, и Андрей, думая, что ослышался, все-таки сделал необходимые звонки. И теперь сидел, озадаченно хмурясь в экран. Маша не оговорилась: все четверо родились в роддоме в Люберцах. Причем родители Алисы, запойные пьяницы, помнили только факт «люберецкого» местонахождения, а Элисо Вахтанговна, после некоторой паузы, сообщила точный адрес. Узнав у отца Елисея Антонова, что его жена рожала сына в том же заведении, он рискнул перезвонить Джорадзе и попал в этот раз на Гию Давидовича.
– Почему? – спросил Андрей, глядя в экран компьютера на только что найденную через поисковик фотографию неказистого здания роддома. – Почему вы, будучи солистами Большого театра и живя в центре, обратились в люберецкий роддом?
В трубке воцарилось молчание. Наконец глубокий голос с грузинским акцентом произнес:
– Я надеюсь, капитан, что у вас есть основания задавать мне такие странные вопросы. У нас с Элисо не получалось сделать детей. В этом роддоме делали уникальные по тем временам операции по эмбриональной подсадке.
– Ясно, – ответил Андрей и попрощался. Ничего ему было не ясно, и он набрал Машин номер.
– Так я и думала, – ответила спокойно Маша.
А Андрей чуть зубами не заскрежетал от раздражения.
– Было бы неплохо, – сказал он вкрадчиво, почти нежно, – если бы ты хоть иногда держала меня в курсе получаемой информации и своих умозаключений на ее основе.
– Прости. – Маша испугалась нежного голоса – и правильно сделала. – Давай встретимся в Люберцах, прямо в роддоме?
Серое кирпичное здание буквой П, крыльцо выкрашено почему-то грязно-желтой краской. На встречу с Машей он опоздал, застряв в очередной пробке почти на час, и теперь, получив СМС: «Жди меня, я в архиве, буду через 15 мин.», рассеянно курил, глядя на широкие окна роддома и размышляя, как себя чувствует среднестатистический отец семейства, когда там, за этими суровыми серыми стенами, рожает в муках его половина. «Нет», – он передернул плечами и выкинул сигарету в замызганную урну у входа. Он был не готов даже к отвлеченным мыслям на этот счет. Из здания между тем вышли, щебеча на ходу, две девицы, по виду медсестры, кинувшие на Андрея незаинтересованный взгляд, за ними – огромный мрачный мужик в черной мятой футболке. Мужик повернулся, чтобы придержать кому-то дверь, и только Андрей приятно удивился его галантности, как увидел, что дверь двухметровый боров держит перед его Машей в белом платье. Ну еще бы! А та, благодарно кивнув, уже увидела Андрея и широко улыбнулась. Так радостно, что тот сразу понял – она что-то накопала и торопится поделиться новостями.
– Ни одной из медкарточек я не нашла, Андрей, но это и не удивительно! – сказала
– Значит, – Андрей мельком глянул на Машин сосредоточенный профиль, – они проводили эксперименты над эмбрионами и, чтобы обеспечить себя «рабочим генетическим материалом», создали этот самый кооператив на основе роддома в Люберцах… Все жертвы и второй ребенок Шварца родились благодаря этой инновационной в то время методике. Но кому это интересно двадцать лет спустя? До такой степени, чтобы их убивать?
Маша вздохнула:
– Не знаю. Но думаю, есть один человек, который может нам помочь.
Маша
Человек, который мог им помочь, смотрел в окно. Он занял кабинет и должность Шварца, но новый пост никак не отразился на его облике: все тот же растянутый свитер, мятый воротничок рубашки, залысина. Нет, ничего директорского в облике Калужкина не появилось.
– Вы, Маша, в силу своей молодости не помните этого времени, – медленно начал он, когда та задала ему свой сакраментальный вопрос. – Наука разваливалась как карточный домик, наши натренированные талантливые мозги были никому не нужны. Зарплату – даже те копейки, которые нам полагались, задерживали по полгода. Востребованы были лавочники. Лавочники и бандиты. Но мы с Борей не умели торговать ширпотребом. И гордо носить кожаные куртки и спортивные костюмы марки «Адидас» с оттягивающими карман пистолетами тоже. А семья у Бори уже имелась, и ее надо было худо-бедно кормить. И мы сделали то, что делали тогда сотни ученых по всей стране – медиков, физиков, математиков: попытались использовать наши знания в каких-то смежных областях. Наверное, даже точно, исходя из того, чем это закончилось, мы поступили неправильно. Но нам банально нужно было что-то есть.
– И чем это закончилось? – тихо спросила Маша, и Калужкин наконец оторвал глаза от пейзажа за окном.
– Лебедев вам не рассказал? Это закончилось смертью одного из малышей. Поднялся страшный скандал. Нас обоих уволили из института. Конечно, много было и тех, кто просто завидовал нашему успеху и внезапно свалившимся деньгам. Но мы с Борей сами были в таком шоке от случившегося, что предпочли свернуть свою деятельность.
– Вы сбежали, – кивнула Маша.
– Да. Можно и так сказать, – с мягкой улыбкой качнул головой Калужкин. – Боря – в Штаты, куда его, ученого с уже мировым именем, давно звали. А я – в глухую провинцию.
– Евгений Антонович, – Маша вынула из папки на коленях и положила на стол новому директору листок, – кто эти двое? Последние инициалы в списке?
Калужкин на секунду склонился над бумагой.
– Понятия не имею, – поднял он на Машу близорукие глаза за стеклами с большими диоптриями.
– И вы также не в курсе, что за частный детектив приходил к профессору за месяц до смерти?
– Это, очевидно, личные Борины дела. Я не имел обыкновения ими интересоваться, – пожал плечами Калужкин.