Ошибка в объекте
Шрифт:
— Есть какие-то предположения?
— Зачем вам предположения, Валентин Сергеевич. Завтра после вскрытия дадим обоснованные выводы, на которые можно опереться в вашей сложной и небезопасной работе,— улыбнулся главврач.
Свирина медленно вошла в палату, остановилась. Она увидела совсем не то, что ожидала,— на кроватях лежали перебинтованные люди и не видно было ни их лиц, ни рук. Решившись, подошла к одной кровати, к другой, беспомощно оглянулась на Демина и главврача.
— Как же быть… Я не могу сказать наверняка… Может быть, одежда осталась?
— Это мысль,— сказал Демин.
Подойдя к вороху обожженной, окровавленной одежды, женщина
— Вот,— сказала она, выдернув из кучи прокопченную тряпицу.— Это его носок. Володин.
— Вы уверены?
— Я сама его вязала. Мои нитки, узор… А вот я штопала носок, нитки оказались плохими, быстро протерлись…
— Значит, у вас нет сомнений? — спросил Демин.
— Это Володина одежда.
— А что за человек ваш племянник? — спросил Демин у женщины, когда они расположились в углу на скамейке под фикусом.
— Человек как человек… Не хулиганил, не скандалил… Мать его померла давно, ему и десяти не было, с тех пор вместе живем. Женился, было дело, хорошая вроде женщина, ребеночек у них родился. А потом…
Демин не перебивал, не торопил, понимая, что женщина может попросту замолчать. Не так уж часто случается нам делиться с кем-то своими бедами и заботами. Все стараемся в себе носить, чтоб не подумал кто, не дай бог, что мы слабы, что нам нечем за квартиру платить, что кто-то нас не уважает, а наше неуважение кому-то смешно. Даже самому близкому человеку не решаемся раскрыться, потому что сами не знаем, что в нас хорошего, что плохого. Слабость нам кажется постыдной, желания — незаконными, надежды, конечно же, глупы. А мечты… Само слово так замусолено, что никто не смеет и заикнуться, что есть у него эти самые, как их… мечты. Таимся, таимся и только по случайно оброненным, неосторожным словам догадываемся о собственных желаниях. И нужна какая-то встряска, беда или счастливая встреча, чтобы мы сами поняли, чего хотим, чего боимся…
— Что же было потом? — спросил Демин.
— Ну, что… Ушла она от него. Познакомилась с офицером… Капитан… Китель, погоны, усы… А у Володи телогрейка с прожженным подолом, плотницкие обязанности, рост… Ростом он тоже не вышел. Ушла Галина и ребеночка увезла. Сейчас где-то на Кольском полуострове живет, пишет… Да, пишет Володе, про девочку рассказывает, он тоже ей отвечает…
— Может, вернуться хочет?
— Нет,— женщина махнула рукой.— Володя надеялся, но она прямо сказала… Да у нее уже с этим капитаном сын родился, три года уже ему, какое возвращение?
— И что же Володя, запил?
— С чего это вы взяли?-оскорбилась женщина.— Ничуть. Он и раньше не пил, и сейчас в рот не берет.
— Простите, это очень важно… Он действительно не пьет или же вам хочется, чтобы он не пил?
— Он в самом деле не пьет. И никогда не пил.
— А что же директор говорит… Прогуливал Свирин, дескать…
— У них если не прогуливаешь, то тебя и уважать не будут. А так ценят, боятся, чтоб еще больше не прогуливал, ублажают всячески. То путевку, то премию дадут. К Жигунову захаживает иногда… Они пьют, а он сидит, смотрит… Наливает, за бутылкой сходит. Им-то уже могут и не дать, а он трезвый, ему не откажут. В долг и то дают, дружки этим пользуются…
— Так,— протянул Демин.— Кое-что меняется.
— Я уж сходила к нему на работу, поговорила с ребятами… К ним вчера утром заявился старый Жигунов. У него в пятницу был день рождения. Сам он уйти не мог, вот Володя с его сынком-то, с Мишей, и повели
— Почему сын один не отвел его?
— Старик-то толстый, большой… Да еще и в другом, наверно, было дело… Не хотел Миша со стариком один на один оставаться, вот и позвал Володю.
— А что произошло между Жигуновыми?
— Не знаю,— замкнулась женщина так быстро и наглухо, что Демин понял — знает, но говорить не хочет.
— Простите, я вам еще нужен? — спросил подошедший начальник РСУ.
— Нет, Борис Иванович. Спасибо, что согласились помочь, больше я не могу вас задерживать.
— Может, подбросить куда? Смотрите,— начальник хотел загладить свою промашку.
— Если не трудно, подождите минут пять в машине. Когда Демин остался один, на скамейку опустился плотный человек в больничном халате.
— Привет, Валя,— сказал он.
— Не скучаешь?
— Ничего, для перебивки можно и поскучать… В окно вот смотрю, по коридору прохаживаюсь, палату стерегу.
— Плохо стережешь, померла Дергачева. Никто не пытался к ним войти?
— Знаешь, бывало. Заглядывали. То ли по любопытству, не исключено, что заблудился кто… Но стремления забраться в палату не было. Окно тоже хорошее, заперто надежно. Знаешь, как бывает — вместе с рамами покрасили и шпингалеты и крючки, так что открыть можно только с помощью хорошего слесаря, да и то изнутри. А там как, положение не меняется?
— Нет, что касается твоего задания — все остается в силе. Могу заверить— ни единого лишнего часа ты здесь торчать не будешь… Смотри!
Вжавшись в скамейку, сдвинувшись, чтобы хоть немного спрятаться за листьями фикуса, они увидели, как человек в белом халате явно с чужого плеча приблизился к двери, за которой лежали старый Жигунов и Свирин, быстро заглянул в нее и нарочито медленно пошел дальше. Пройдя несколько шагов и увидев, что коридор пуст, он резко повернулся и снова направился к двери. Едва открыв ее, оглянулся и увидел рванувшегося к нему оперативника. Не медля ни секунды, человек побежал по коридору. За углом он нырнул в первую же дверь. Но когда оперативник, подбежав, рванул дверь на себя, она оказалась запертой. Он дернул ее изо всей силы, так что будь она закрыта на замок, щеколду, дверь открылась бы, но она не поддавалась. Когда вдвоем с Деминым им удалось все-таки открыть дверь, оказалось, что с другой стороны в ручки была вставлена толстая палка швабры. На лестнице уже никого не было. Сбежав на первый этаж, они увидели в углу скомканный белый халат и шапочку, в каких обычно ходят врачи и санитары. По ступенькам стекал строительный раствор, валялось опрокинутое ведро. Во дворе на весеннем солнце прогуливались больные, никто никуда не бежал, все казались спокойными.
— Кто-нибудь выбегал из этой двери? — спросил Демин пожилого мужчину, у которого из-под пальто были видны полосатые больничные брюки.
— Никто… Здесь, знаете, собрались люди, которым бегать трудно,— он улыбнулся.— Тут все ходоки, да и те неважные,— он неотрывно держал руку на боку, и уже по этому можно было догадаться, что у него там рана.
— Значит, никто вам в глаза не бросился?
— Чем?
— Быстрой походкой, резкими движениями, торопливостью?
— Нет… Я здесь прохаживаюсь уже минут пятнадцать… Если раньше…