Ошибка в объекте
Шрифт:
Он поднял трубку телефона, набрал номер и вдруг почувствовал свое сердце. До сих пор его как бы и не было, и тут несколькими упругими толчками оно как бы напомнило о себе. И Демин обрадовался своей робости, ему стало приятно оттого, что и это чувство у него бывает…
— Клара? Добрый вечер. Демин звонит.
— Да уж узнала…
— Вы уже закончили очерк, Клара?
— Да! Вам посвящены самые вдохновенные страницы.
— А вы не могли бы мне прочесть несколько строчек?
— Вы тщеславны?
— Нет, не думаю.
— Ладно-ладно, — сказала Клара. — Все равно я знаю о вас больше, чем вам хотелось бы, да, наверное, больше, чем вы сами о себе знаете. Вот я написала, что вы на своем месте, что вы вдумчивы, решительны…
— Боже, какая мерзость! Клара, ради всего святого, вычеркните все это!
— А что написать?
— Напишите, что я нерешителен, что я страдаю неполноценностью, хотя нет, не надо, не страдаю, я наслаждаюсь этим своим качеством и не тороплюсь от него избавиться. Кроме того, я разыгрываю из себя следователя, понимаете, я не следователь, я игруля!
— Валентин Сергеевич! — перебила его Клара. — Все правильно. Вы не следователь, я не журналист. А если вы своему начальнику скажете, что он начальник по призванию, по натуре своей — он вам этого не простит. Все мы более или менее удачно исполняем роли, которые нам выпали. В этом наше спасение и наш запасной выход — всегда есть возможность сказать, что, дескать, да, я действительно никудышный журналист, но так уж сложилась жизнь, а вот если бы я была модельером или резчиком по дереву, то кто знает… А какой ваш запасной выход?
— Мой? — переспросил Демин в замешательстве.
— Чем вы оправдываетесь перед собой после провала? В какую лазейку стремится ваша душа? В какую несостоявшуюся судьбу? Где вы отсиживаетесь после провала?
— У Кучина. Друг у меня такой есть… Кучин. Кстати, вы не хотите сходить к нему в гости? Сходим, а?
— Давайте, — неуверенно произнесла Клара. — А что у него?
— Я у него буду, — дерзко сказал Демин. — Это не так уж плохо.
— А кто-то говорил о нерешительности…
— Играю, Клара! Играю решительного, самоуверенного, беззаботного. Неотразимого, если угодно.
— Дождь идет, — сказала она.
— Да, у нас тоже. Отличная погода. Вы любите мокнуть?
— Иногда.
— Идемте на набережную? Мне можно, меня начальник похвалил.
— А мне нужно — меня редактор поругал.
— Под новым мостом через час, годится? — спросил Демин.
— Годится. А кто он, этот Кучин?
— О! Очень милый человек, мягкий, стеснительный, большой шутник, хотя оптимистом его не назовешь…
— Чем он занимается?
— Трупы вскрывает.
— Что?!
— Но это не главное его занятие. Он еще ножи собирает. У него прекрасная коллекция ножей… От обычного кухонного до кинжала для левой руки.
— Это что, очень
— Не знаю, надо посмотреть.
— А он нас не вскроет из любопытства?
— Не дадимся, Клара! Нас ведь двое!
— Двое-то двое…
— Думаете, маловато? Ничего, когда-нибудь нас будет трое… Четверо…
— Это в каком смысле?
— Все правильно, Клара, все правильно. Я не оговорился. Мне нельзя оговариваться. Работа не позволяет. А тут… слишком случай удобным показался, жалко было упускать.
— Да уж, вы своего не упустите…
— Я правильно понял, что мне не следует упускать своего?
— Все-таки вы следователь, Валентин Сергеевич! Вам мало понять человека, заставить его признаться, вам надо выдавить слова, которые можно в протокол занести. Чтоб потом его носом тыкать в эти слова, как поганого кутенка! Вам нужны такие фразы?
— По телефону ваши признания не будут иметь юридической силы, — улыбнулся Демин. — И мои тоже.
— А вы собираетесь в чем-то признаться?
— Да, мне есть в чем. Как вы думаете, с этим стоит поторопиться?
— До встречи под мостом… Там будет видно. — Клара положила трубку.
Демин надел куртку, взглянул на свое отражение в оконном стекле, поправил беретку и… сел за стол. Некоторое время бездумно смотрел на календарь, перевернул листок. Подумал и возвратил листок на прежнее место, решив, что переворачивать его рано, что день еще не кончился, самое важное впереди. Потом поднялся, подергал ручку сейфа, погасил свет, вышел и запер за собой дверь.
— Ну, ни пуха, старик! — пожелал он себе, когда невидимые в темноте первые капли дождя упали ему на лицо. Увидев двоящиеся в мокром асфальте огни автобуса, побежал к остановке.
Глава 17
Отгрохотали, отмелькали тяжелые фермы моста, растаяли контуры домов на горизонте, сверкнул прощально золоченый купол церкви. И тут же поплыли прозрачные осенние сады, затянутые сеткой дождя. Николай стоял у окна, опершись руками о его верхний край, и на его губах блуждала улыбка, будто он наверняка знал, что сейчас кто-то подойдет к нему, хлопнет по плечу, скажет доброе слово. Но никто не подходил, и косенькая, маленькая улыбочка, как позабытая, осталась на его губах, постепенно становясь скорбной и неуверенной.
— А вы не ждали нас, а мы приперлися… — проговорил он и, уронив руки вдоль тела, вошел в купе. Раньше, всего месяц назад, он одарил бы всех вниманием, шуткой, участием, тут же узнал бы, как зовут грустную девушку у окна, сколько лет мальчугану, который едет с бабушкой, где раздобыл такой портфель мужик с лысиной… А сейчас он и не заметил их, скользнул равнодушным взглядом и сел на свое место. Хмыкнул, вспомнив недавний разговор у железнодорожной кассы.
— Во Львов есть билеты? — спросил он.