Ошибка в объекте
Шрифт:
— Отпустило, — сказал он. — Надо же — отпустило.
И пошел к морю. Оно оказалось совсем рядом. Ослепительно синее, покрытое солнечными бликами. Свежий ветер гнал к берегу волну, раскачивал верхушки деревьев, играл складками платьев загорелых девушек. Николай подошел к двум, что-то сказал шутливое, безобидное, он умел говорить такие слова. Но девушки, едва увидев его, замолкли и, не ответив, отошли в сторонку. И еще одна девушка, которая приглянулась ему, которую он по привычке хотел осчастливить беззаботным разговором, заметив, что он направляется к ней, сорвалась и отошла к друзьям.
— Прокол, —
Обедал он в маленьком ресторанчике под открытым небом. Выпил еще стакан водки, а вечером — бутылку вина. До полуночи искал свое новое жилище, на ощупь пробирался в каморку, сшибая по пути грохочущие вещи, не раздеваясь, упал на кровать и тут же заснул. А проснулся слишком рано — тяжело колотилось сердце, болела голова, в душе была пустота. Его охватило какое-то неприятное состояние, когда все кажется лишним, ненужным и даже своя собственная жизнь, кажется, обременяет.
Стараясь не столкнуться с хозяйкой, Николай поднялся и пошел искать знакомого грузчика, опять купил у него за пятерку маленькую бутылку водки и выпил у автомата с газированной водой.
В повторении вчерашних действий, в узнавании улиц, предметов, запахов было что-то обнадеживающее. К девушкам он уже не подходил, но познакомился со странной компанией пожилых людей, которые называли друг друга уменьшительными и ласковыми именами вроде Жорика, Валика, Юрика, и было у них что-то неладно в жизни, и пили они с утра до вечера с кем придется и как придется — в ресторане, в подворотне, прямо в магазине у прилавка. А говорили о том, где, как, с кем и с какими приключениями пили раньше, и продолжалось это несколько дней, пока Николай не обнаружил, что денег у него осталось как раз на билет домой, и он на маленьком самолетике улетел в Краснодар, там взял билет до Львова и к вечеру того же дня сидел с Борисом в знакомом кафе и с возрастающим ужасом слушал его торопливый свистящий шепот…
— Слушай, старик, — Борис опасливо обвел взглядом кафе и, убедившись, что никого, кроме них, в зале нет, заговорил еще тише, — ты что натворил?
— А что? Ничего! — Николая раздражал страх приятеля.
— Меня вызывали в милицию и спрашивали о тебе, — свистел и брызгал в ухо Борис. — И Костомаху вызывали! Говорили, что ты совершил какое-то преступление, и что объявлен всесоюзный розыск, и что вообще тебе никуда не деться… Они вышли на тебя, старик!
— Неужели вышли? — переспросил Николай.
— Они говорили… Ну, в общем, чего темнить — они говорили об убийстве. Это верно?
— Да, пришлось одного пришить.
— Они вышли на тебя!
Борис умудрялся, не вставая со стула, все время суетиться — подергивал плечами, мял пальцы, ерзал на стуле, оглядывался. Наконец Николай не выдержал.
— Слушай, Брек! Перестань мельтешить. У тебя что, в заду свербит? Встань и почешись!
— Да, тебе хорошо говорить!
— Куда лучше! — скривился Николай.
— Они и на меня вышли, — прошептал Борис. — Помнишь, с досками? Ну с этими… стенками? Мы опять пошли и попались. Следствие идет… Взяли подписку о невыезде.
— Сматывайся.
— Куда? Куда, Коляш?!
— Страна большая…
— Большая? А чего ж ты здесь? Какого черта ты приехал сюда? Видно, не очень большая… И вот еще что, старик… Ты можешь думать обо мне все, что угодно, но я пойду, понял? Мне некуда деваться, они меня вот за это место взяли, — он показал на горло.
— Куда пойдешь?
— В милицию.
— Иди, — Николай хмыкнул. — Нашел чем хвастаться.
— Я не в этом смысле… Старик, я пообещал, что, если увижу тебя или узнаю, где ты находишься… Пойми меня, старик.
— Кажется, начинаю понимать…
— Не перебивай! Я офлажкован. Мне светит три года, понял? По всем правилам, по всем статьям три года. А если я пойду и скажу, что видел тебя…
— Ну что же, Брек, иди раскаивайся!
— Коляш, не надо. Спокойно, Коляш. Тебе нельзя в городе быть ни минуты. Смывайся. А через два часа я пойду в милицию. Тебе хватит два часа?
— Вон какие мы песни запели, — протянул Николай.
— Какие знаем, такие и поем. Ты послушай, Коляш… Если они узнают, что я с тобой встречался…
— А если ты доставишь меня в милицию — они тебя ведь и к себе могут взять, а? Перетрухал ты крепко, — Николай, прищурившись, посмотрел на Бориса. — Перетрухал… Два часа, значит, ты мне даешь… А деньги есть?
— Откуда? Я ведь не работаю… Я под следствием, Коляш!
— А я это… запросто могу… Скажу, что ты меня перепрятывал, помогал, что всегда знал, где я…
— Сколько?
— Сотня нужна.
Борис помолчал, посмотрел в окно.
— Хорошо, — сказал он, — попробую. — Он встал, подошел к стойке и о чем-то долго разговаривал с кассиршей. Николай с улыбкой наблюдал, как Борис клянчит деньги. Потом он осознал, что его ищут, что о его преступлении знают, и опасность, которая все время была в отдалении, словно бы за горизонтом погромыхивала, посверкивала далекими зарницами, вдруг раскололась оглушительным грохотом над самой головой.
— Вот, — сказал Борис, протягивая несколько десяток. — Полсотни. Больше не дала, сука. Но у меня еще есть. — Он полез в карман и вынул несколько смятых бумажек. — Вот смотри… Пятерка, еще пятерка, два трояка, рубль, ну, а эту мелочь я себе оставлю.
— Давай сюда, — сказал Николай. — Сгодится. — Он помолчал. — Офлажковали, значит… Как же они вышли?
— Вышли, Коляш! — тут же подхватил Борис. — Вышли. Где-то ты маху дал.
— Всесоюзный розыск, значит…
— Да, мне следователь говорил, что портретики будут на каждом углу висеть.
— Выходит, у них и портретики есть…
— Ну, а как же! Сходили к твоей матери, а у нее полный альбом — выбирай!
— Значит, и мать уже знает…
— К ней прежде всего пришли… Она их на нас с Костомахой вывела. Сдала твоя мамаша, я ее встретил вчера, не узнал даже. Чисто старуха.
Николай глянул на Бориса, но промолчал, хотя ему не понравились его слова.
— Хочешь, зайду к ней? Скажу, что жив ты и здоров, что на свободе, а?
— Не надо. — Николай поставил локти на стол и тяжело, всем телом провис так, что плечи оказались выше головы. — Слушай, — он поднял голову, — возьми бутылку. Иди-иди, потом рассчитаешься. Не трухай. Иди.