Ошибки наших звезд[любительский перевод]

Грин Джон

В конечном счете, я начала читать небольшие заметки Кэролайн Мэтэрс, написанные в основном ее родителями — видимо, ее рак мозга был из тех, кто стирает тебя из жизни еще до того, как ты умираешь.

Так что в основном это выглядело так:

У Кэролайн продолжаются проблемы с поведением. Она сражается со злостью и разочарованием из-за того, что не может говорить (конечно же, мы тоже страдаем из-за этого, но у нас есть более социально приемлемые способы справиться с нашей злостью). Гас взял привычку называть Кэролайн ХАЛК ЛОМАТЬ, и доктора поддерживают его. Нам совсем не просто, но мы стараемся подойти к делу с юмором. Надеемся забрать ее домой в четверг. Дадим вам знать…

Нет смысла говорить, что домой в четверг она не попала.

Конечно

же, я напряглась, когда он дотронулся до меня. Быть с ним значило причинить ему боль — неизбежно. И то, что я почувствовала, когда он прикоснулся ко мне, было похоже на совершение акта насилия против него, потому что так оно и было.

Я решила написать ему. Я хотела избежать полноценного разговора на эту тему.

Привет. Вот что, я не знаю, поймешь ли ты, но я не могу целоваться с тобой и т. п. Не то чтобы ты обязательно хотел, но я не могу. Когда я пытаюсь посмотреть на тебя с этой точки зрения, все, что я вижу, это то, через что я тебя протащу. Может, для тебя это не понятно. В любом случае, извини.

Он ответил через пару минут.

Хорошо.

Я отправила:

Хорошо.

И получила в ответ:

О Боже, хватит флиртовать со мной!

Я просто написала:

Хорошо.

Телефон завибрировал через минуту:

Я пошутил, Хейзел Грейс. Я все понимаю. (Но мы оба знаем, что хорошо — это отличное слово для флирта. Оно ПЕРЕПОЛНЕНО чувственностью).

Я почувствовала огромное искушение снова отправить Хорошо, но представила его на моих похоронах, и это помогло мне дать должный ответ.

Извини.

★★★

Я попыталась заснуть с воткнутыми наушниками, но через некоторое время вошли мои родители, и мама взяла Синю с полки и прижала его к животу, а папа сел на стул и сказал, не плача:

— Ты не граната, только не для нас. Мысль о том, что ты умрешь, Хейзел, опечаливает нас, но ты не граната. Ты удивительная. Ты не можешь этого знать, дорогая, потому что у тебя никогда не было ребенка, который стал бы блестящим молодым читателем с параллельным интересом к ужасным теле-шоу, но радость, которую ты нам приносишь, в разы превосходит печаль от того, что ты больна.

— Хорошо, — сказала я.

— Это правда, — сказал папа. — Я не стал бы тебе фигню втирать. Если бы ты приносила больше проблем, чем пользы, мы бы тебя выкинули на улицу.

— Мы не очень сентиментальны, — сказала мама с невозмутимым видом. — Мы бы оставили тебя в приюте с запиской, приколотой к пижаме.

Я рассмеялась.

— Тебе не нужно ходить в Группу поддержки, — добавила она. — Тебе ничего не нужно делать. Только ходи в колледж. — Она протянула мне медведя.

— Я думаю, что сегодня Синя может поспать на полке, — сказала я. — Позволь тебе напомнить, что мне больше, чем тридцать три половины лет.

— Оставь его с собой сегодня ночью, — сказала она.

— Мам, — сказала я.

— Ему одиноко, — сказала она.

— О Боже, мама, — сказала я. Но взяла глупого Синю и вроде как прижала его к себе, пока засыпала.

Одна моя рука все еще была обернута вокруг Сини, когда я проснулась около четырех утра с апокалиптической болью, пульсирующей из недосягаемого центра моей головы.

Глава седьмая

Я закричала, чтобы разбудить родителей, и они ворвались в комнату, но не смогли сделать ничего, чтобы затушить сверхновую, взрывающуюся внутри моего мозга, бесконечную цепь

внутричерепных фейерверков, заставляющих меня поверить в то, что я ухожу раз и навсегда, и я сказала себе — как и всегда говорила — что тело отключается, когда боль становится невыносимой, что чувствительность временна, что это пройдет. Но как всегда, я не ускользнула в темноту, а осталась на полосе прибоя, окатываемая волнами, но неспособная утонуть.

Папа вел машину, говоря по телефону с больницей, пока я держала голову на маминых коленях, лежа на заднем сидении. Ничего нельзя было поделать: закричи я, все стало бы еще хуже. Вообще-то, от любых стимулов стало бы хуже.

Единственным решением было попытаться выключить мир, снова сделать его темным, беззвучным и необитаемым, вернуться в момент перед Большим Взрывом, в начало, когда было только Слово, и жить в этом пустом несозданном пространстве вдвоем со Словом.

Люди обсуждают храбрость больных раком, и я не отрицаю ее наличие. Меня протыкали, кололи и травили в течение лет, и я все еще волочу ноги. Однако я не совру, если скажу, что в тот момент я была бы очень, очень счастлива умереть.

Я очнулась в реанимации. Я поняла это, потому что у меня не было собственной палаты, и потому что вокруг пищало столько приборов, и потому что я была одна: семье не разрешают оставаться в реанимации детской больницы двадцать четыре часа в сутки из-за опасности заражения. Дальше в холле кто-то завывал. Чей-то ребенок умер. Я была одна. Я нажала красную кнопку связи.

Медсестра вошла через несколько секунд.

— Привет, — сказала я.

— Привет, Хейзел. Я Элисон, твоя медсестра, — сказала она.

— Привет, Элисон моя медсестра, — сказала я.

После чего я снова начала чувствовать себя очень усталой. Но я немного очнулась, когда вошли мои родители, стали плакать и бесконечно целовать меня, и я потянулась к ним и попыталась сжать их в объятиях, но все внутри меня разорвалось от боли. Мама и папа сказали, что у меня не было опухоли мозга, а головная боль была вызвана недостатком кислорода, который, в свою очередь, был вызван тем, что мои легкие плавали в жидкости, полтора литра (!!!) которой с успехом вывели из моей грудной клетки, вот почему я чувствовала легкий дискомфорт в боку, откуда ой ты только посмотри на это выходила трубка, ведущая из груди в пластиковый пузырь, наполовину заполненный жидкостью, которая больше всего на свете походила на любимый имбирный эль моего папы. Мама сказала, что я скоро поеду домой, правда поеду, вот только теперь из меня постоянно придется откачивать жидкость и подключать каждую ночь к БИПАП [31] , той машине, которая будет вталкивать воздух в мои дерьмовые легкие и выталкивать его обратно. Но зато мне сделали полную ПЭТ в первую ночь в больнице, и у них были хорошие новости: опухоли не росли. Новых не появилось. Моя боль в плече была связана с недостатком кислорода. С тем, что мое сердце работало слишком сильно.

31

БИПАП-аппарат (англ. BiPAP — Bilevel positive airway pressure) обеспечивает вспомогательную вентиляцию легких путем создания в дыхательных путях различного давления в зависимости от фазы вдоха или выдоха.

— Доктор Мария сказала этим утром, что она оптимистично смотрит на твое будущее, — сказал папа. Мне нравилась доктор Мария, и она лапшу на уши не вешала, так что это было приятно слышать.

— В этом нет ничего страшного, — сказала мама. — Это просто что-то, с чем мы можем жить.

Я кивнула, а затем Элисон моя медсестра типа вежливо попросила их уйти. Она спросила, не хочу ли я ледяных чипсов [32] , и я кивнула, а она села рядом со мной на кровать и положила ложку льда мне в рот.

32

Ледяные чипсы представляют собой крошку из льда, которая помогает пациентам больницы справиться с жаждой не употребляя большого количества воды, если им не разрешено есть и пить.