Осиновая корона
Шрифт:
Наместник вырос в Ти'арге. Он оберегал и любил его — его горы, тёмные леса и крошечные городки, травянистые пустоши его севера, и шумную гавань Хаэдрана, и Академию, славнее которой нет в мире, и строгий чеканный язык. Может быть, по-своему Ти'арг любил и Риарт Каннерти — но не понимал его и не жалел. Он был жестоким, самовлюблённым мальчишкой, напрочь лишённым мудрости и чувства такта. Он мечтал о короне независимого Ти'арга, писал нескладные стишки о свободе (их наместнику тоже украдкой привозил Моун) — и совершенно не понимал, какой ценой всё это могло оплатиться.
Ценой тысяч и тысяч жизней. Даже гномы под Старыми горами, наверное, содрогнулись бы от поступи
Наместник был обычным лекарем, а не убийцей. Заросший щетиной убийца стоял перед ним, рядом с букетом сирени, и преданно, с немым вопросом заглядывал в глаза. Моун снова слегка скособочился — значит, до сих пор волнуется. Наместник вздохнул.
— Что ж, мне искренне жаль, Моун. Передай, пожалуйста, мои соболезнования милорду и миледи Каннерти. Не понимаю, как могла приключиться такая несправедливость в их чудном замке…
Моун кивнул. Шмель вылетел в окно, и наместник задумчиво проводил его взглядом.
— А что Вы теперь будете делать, господин наместник? Займётесь друзьями лорда Риарта? Я имею в виду… — Моун прочистил горло, и тонкий цветочный запах опять заглушила вонь колбасы с луком, — …приставите к ним охрану? К молодым Нивгорту Элготи, Талмару Лейну…
— О, само собой, Моун! — уверенно подтвердил наместник — достаточно громко, чтобы безучастный стражник за дверями расслышал. — Конечно. К ним — и, в первую очередь, к его невесте, леди Уне Тоури. Жаль будет, если злоумышленники подберутся к этой юной красавице. Надеюсь, водная Льер этого не допустит… Ты же говорил, что в последние годы твои господа особенно близко сошлись именно с Тоури, не так ли? Обручение, переписка, поездки в гости… Тоури из Кинбралана, боюсь, сейчас грозит наибольшая опасность. Бедняжка Уна: ужасная участь для девушки — овдоветь, ещё не сделавшись женой. Ты не находишь?
Моун ухмыльнулся, облизал губы — и на миг наместнику померещилось, что кончик языка у слуги раздвоен.
ГЛАВА VIII
Шун-Ди проснулся от того, что ему вдруг стало тепло. Весь предыдущий день плавания он мёрз: в море было ветрено, и, едва корабль вышел из гавани Рюя, солнце скрыла пасмурная завеса. Вдобавок «Русалка» была одним из первых торговых суден опекуна Шун-Ди — очень ветхим, соответственно. Этот устарелый (по меркам мореходства Минши) вёсельный корабль давно не использовали для дальних перевозок, лишь для доставки не особенно важного груза между островами. В силу этой естественной заброшенности, Шун-Ди как-то не задумывался о том, что борта «Русалки» уже в отвратительном состоянии. Следовало бы просмолить доски, и зашить мелкие прорехи на парусах, а полы в помещениях под товар и вовсе, наверное, придётся постелить заново — что это за дырчатая несуразность?… В общем, корабль продувался всеми ветрами, и, прежде чем рухнуть в тяжёлый сон, Шун-Ди продрог до костей. Даже виделось ему этой ночью что-то холодное — то ли лёд из Альсунга, который в Минши продаётся как диковинка для вельмож, то ли камни, на которых он так часто ночевал в странствиях по западу.
Но вскоре после восхода, когда бледно-золотой свет забил в щели между досками, а ночная качка подутихла, Шун-Ди прямо почувствовал, как приятная истома окутывает его. Словно мать, мурлыча во сне, завернула его в покрывало из козьей шерсти — единственное на всех рабынь в доме…
Мать?
Шун-Ди вздрогнул, рывком сел и сразу поморщился от двойной боли: умудрился одновременно отлежать рёбра на тонкой циновке и с размаху стукнуться головой о перекладину. «Шун-Ди-Го — Невероятно-Везучий», вот именно… Спать здесь, в трюме, было просто пыткой. Товарные помещения, естественно, не приспособлены для сна — но что поделать, если на «Русалке» нет ни одной пассажирской каюты?
Немного отдышавшись, Шун-Ди взглянул в сторону, откуда исходило тепло… И замер.
На промятой циновке, с ним рядом — можно сказать, почти под боком — свернулся Лис. Спать он всегда предпочитал в своём зверином обличье. Лапы подогнуты под живот, изящное тело обёрнуто хвостом; безобидное, даже трогательное зрелище. Но Шун-Ди знал, что янтарные глаза Лиса на самом деле прикрыты неплотно, а ворсистые уши улавливают шорох каждой волны о днище — равно как и скрип проржавелых уключин под вёслами, и голодное бурчание в животах гребцов. На золотисто-рыжем меху Лиса (так и хочется запустить в него ладонь, чтобы потонули пальцы…) полосками танцевал свет. Шун-Ди вовсе не собирался таращиться на друга (он, пожалуй, излишне грешил этим и при бодрствующем его состоянии) — но всё равно не удержался и засмотрелся. У обычных лис, не Двуликих, не бывает такого богатого, переливчатого оттенка. Будто гребцы с капитаном захватили в плен маленькое солнце. Хотя и обычные лисы, должно быть, спят в своих норах вот так же напряжённо подобравшись.
Зато они вряд ли имеют привычку приходить к человеку и дремать возле него, даря своё тепло.
Лис, кстати, тоже не имел такой привычки. Более независимого (а часто и строптивого, и упрямого до невозможности) создания Шун-Ди не встречал. Если кто-то в Обетованном и мог сравниться в этом с оборотнями, то, наверное, только драконы. И Лис никогда не вытворял ничего подобного. Он много что делал либо в одиночестве, либо исключительно в племени-стае — спал и ел, например. Шун-Ди и представить не посмел бы, что когда-нибудь ночью Лис вот так придёт к нему — и доверчиво уляжется рядом.
Не посмел бы ни представить, ни понадеяться на такое.
В первое мгновение Шун-Ди подумал, что всё ещё спит. А потом — что Лис, может быть, болен или забрёл сюда по ошибке… Страшно было пошевелиться: Двуликие так чутко спят. Куда более чутко, чем люди или гномы, чей храп, как говорят альсунгцы и ти'аргцы, слышно за два полёта стрелы.
Шун-Ди попробовал бесшумно (как мог) перекатиться набок и встать на четвереньки. Доски поскрипывали от мерной качки; сквозь щели и крошечное круглое окошко было видно, как совсем близко синеет и плещется вода. То тут, то там по ходу корабля на волнах появлялись кудрявые клочья пены.
Циновка, раскатанная, точно тонкая рисовая лепёшка (Шун-Ди помнил, как на его родном Маншахе в такие заворачивают острые тушёные овощи), занимала большую часть отсека — его, по незамысловатому плану кораблестроителя, нужно было забить ящиками и тюками. Раньше так и делалось — всегда, до их странного путешествия… Шун-Ди ещё вчера понял, что травяной запах лекарств и масел ему всё-таки не мерещится: за долгие трудовые годы «Русалки» он успел впитаться здесь в каждую щепку.
Шун-Ди натянул льняные штаны и рубаху — гораздо удобнее, чем тяжёлое драпированное одеяние шайха-купца. Ниль-Шайху такая одежда на нём наверняка показалась бы смехотворной… Шун-Ди улыбнулся: мысль о том, что ему снова не нужно заботиться о мнении ослов вроде Ниль-Шайха, всё озарила мягким довольным мерцанием.