Осиново

Олень Анастасия

Максимкина мать, Михайлова прабабка, потом рассказывала, что Захар сам пришёл к ней на второй день безрезультатных поисков мальчишки и сказал: «У них сын твой. Возьми козу да ступай в лес по тропе. До моста через речку дойдёшь – увидишь осину, молнией расщепленную. Там козу и привяжи, а сама вперёд иди, не оборачивайся, коли звать будут, кто бы ни кричал, поняла? Иди вперёд, пока малого свово собственными глазами не узришь!»

Заплакала баба: коза у них в семье единственной скотиной была, да делать нечего, послушалась колдуна. Отвела животину в лес да вперёд пошла. Что там началось после, прабабка Михайле рассказывала лишь пару раз на его памяти, когда он ещё шестилеткой был. Говорила она, будто сзади постоянно шажки детские слышались да ауканье. Кто бы знал, чего ей стоило не оглянуться тогда, когда сквозь это ауканье

она слышала «мама!» и уверена была, что то сынок её зовёт потерявшийся. Через полчаса блужданий по лесу голос сзади стал совсем близким, казалось, даже воздух у неё по ногам гуляет, когда сзади пробегал некто в кусты, откуда потом жалобным голосом начинал плакать: «Мама, мамочка! Мне холодно! Забери-и-и меня!» Страшно было женщине, понимала она, что живой ребёнок уже давно бы оббежал её и на глаза показался, а этот всё сзади, почти вплотную рыщет, а всё только оглянуться её просит. Припустила она вперёд бегом, что было духу, а преследователь и не думал отставать. В какой-то момент несчастная женщина споткнулась о древесный корень, торчавший из земли, и растянулась на влажной, прелой прошлогодней листве. Кто-то забегал вокруг неё, засуетился. Слышались сопение и торопливые шаги, будто рядом собака бродит или ещё какая скотина некрупная. Заплакала женщина от страха, боялась голову поднять, только бы преследователя своего, голосом сына звавшего, не увидать. А когда всё же открыла глаза, поняла, что чаща впереди расступилась, и на лесной опушке на корточках, съёжившись, сидит её сынок настоящий. Тут же стихли все шорохи позади неё, беготня прекратилась. Будто и не было ничего…

Эта история закончилась благополучно. Но Михайло гораздо чаще слышал другие рассказы, где людей живыми уже не находили. Потому и шорохаться ночью за деревней сам не думал и другим не советовал.

Расстроилась городская мадам. Красивое, выхоленное в дорогих салонах лицо исказила гримаска обиды, брови скорбно задрожали, будто она вот-вот готова расплакаться. Жаль её стало кузнецу.

– Никакая сделка жизни не стоит, – пояснил он. – Болота у нас знаете какие злые? Фонарей вдоль дороги нет. Потемну только так можно в трясину заехать. Ночью чихнуть не успеешь, как по самую макушку угодишь! Идёмте, – он неловко хлопнул её по плечу. – Вас как зовут-то?

– Светлана, – глухо, со вздохом ответила женщина и от усталости, с непривычки так быстро передвигаться на шпильках, почти заковыляла за ним. Только сумку из машины выхватила да к груди прижала, словно боялась, что отберёт кто. По дороге обратно они всё же разговорились, и городская неожиданно показалась кузнецу довольно милой и интересной дамой, хоть и слишком яркой, наигранной. Он бы с такой никогда отношений не завёл: больно неестественна была. Хоть и выглядела гораздо моложе своих сорока лет. А вот посмотреть да пообщаться с такой женщиной было интересно. В Осинове таких отродясь не было.

Когда вернулись они к дому кузнеца, жена его, Катерина, сразу зорким глазом ухватила излишнее внимание мужа к бабе чужой, и это её рассердило. Не посмела она Михаилу сразу возражать, когда он гостью в дом привёл. Встретила незнакомку чин чином, как положено. Чаю травяного заварила с душицей, блинов напекла да к столу с домашней сметаной подала, но мамзель городская от чая морщилась, как от помоев тухлых, а блин взяла только один и долго его вилкой с ножом ковыряла – всё больше разговаривала с кузнецом, чем ела. Катерина цепко следила за ней. За вечер гостья положила в рот лишь пару кусочков, остальное незаметно скормила коту под столом. Где ж это видано – на доброту хозяев свинством таким отвечать и не скрывать даже?

Не понравилась жене кузнеца и чужачка, и реакция мужа, который чем дальше, тем любезнее с нею был. Не видала она Михайлу таким никогда – он всю жизнь был добр, но немногословен, перед нею никогда так соловьём не заливался, рассказывая о своей работе. Не заигрывал и не заискивал.

В какой-то момент Света, наконец, приторно улыбнулась и встала из-за стола, сообщив, что будет готовиться ко сну, и направилась в прихожую к умывальнику, неприлично виляя бёдрами. Катерина поспешила за нею, чтобы принести полотенце: не хотелось ей, чтобы чужая женщина их личные вещи трогала. Лучше было дать свежее, а потом, когда гостья уберётся восвояси, сжечь его от греха подальше, чтоб муж его даже случайно не коснулся.

Подошла она к Светлане

с чистым полотенцем, хотела уже было доброй ночи сквозь зубы пожелать, как вдруг увидала то, что испугало Катерину до дрожи в коленях. То, о чём ей бабка в своё время сказывала, наказывая сторониться таких людей. Пока фифа разодетая за столом сидела, выглядела она вполне нормально. Но теперь, в полумраке прихожей, Катя разглядела: один глаз у чужачки оказался подёрнут белой пеленой, будто слеп. Но что-то подсказывало женщине: всё она прекрасно видит!

Жена Кузнеца охнула от неожиданности и полотенце из рук выронила. А Светлана обернулась на неё и так посмотрела, будто убить взглядом могла. Закричала Катерина благим матом и моментально на печку взвилась, даром что на сносях была, живот тяжёлый ходить мешал.

– Это она! Она, Миша, ты слышишь?! Пусть она уйдёт! – запричитала в ужасе жена, указывая пальцем на опешившую от такой перемены настроения гостью. – У неё глаз белый!

– Ты что, линз никогда не видела? – презрительно осведомилась Светлана, отбрасывая со лба прядь волос. – Я ношу их, чтобы замаскировать бельмо, но ночью приходится снимать, уж извините, что так напугала вас.

– Ну что ты, Катя, полно. Успокойся, – Михайло Светлане верил и попытался утихомирить взбеленившуюся супругу. Да куда там! Та в слёзы, в истерику пустилась, сказала, сама ночью в лес уйдёт, если эта колдовка здесь на ночь останется. Да и гостья не выдержала этих оскорблений – сумку подхватила да пулей вылетела из дома, крикнув на прощание:

– Дурдом проклятый! Угораздило же меня здесь застрять! Катитесь вы к чёрту!

Кузнец чувствовал себя виноватым перед ней: помочь обещал, а теперь был вынужден обещание нарушить. Не переть же против беременной жены. Лишь бы себе с дитём не навредила! Побежал он за нею да уговорил хотя бы велосипед его взять, чтоб она с утра смогла сама до сервиса добраться. Женщина сначала от злости и слушать его не желала, готова была босиком идти: туфли натёрли ноги, и она уже не думала их обувать. Да потом всё же прислушалась и за транспортное средство сдержанно поблагодарила. Сказала, что следующим же утром, как автомобиль починит, всё вернёт. Кузнец на прощание посоветовал ей всё же переночевать в машине и ночью по незнакомой дороге не ездить, да и домой пошёл – жену успокаивать, чаем горячим отпаивать с валерианой.

И на этом история могла бы закончиться. Да только Катерина в ту же ночь стала говорить, будто вокруг дома какая-то женщина в чёрном платье ходит да в окна заглядывает. Михайло проверял, на улицу выглядывал, но никого там не было, всё чудилось жене от нервного потрясения.

А ещё через пару дней заглянул к нему участковый и вызвал на допрос. Оказалось, нашли «мерседес» на въезде в Осиново – пустой, без пассажиров. Водительская дверь вся выворочена, с мясом вырвана, а рядом, подле машины, валялся кузнецов велосипед. Начали проверять номера, а владелицу, оказывается, уже муж в розыск объявил. Пропала она без вести. А Михайло, стало быть, – главный подозреваемый. Последний человек, который пропавшую эту, Светлану, живой видал.

Полгода он по судам мотался, невиновность свою доказывал. И вроде верили ему и судья, и присяжные, и следователи, да и доказательств вины прямых не было, но всё равно что-то там у себя проверяли и перепроверяли много раз. То как свидетеля вызовут, то как подозреваемого. А тут, пока он по судам ездил да оправдывался, Катерина совсем умом тронулась: как приезжает Михайло домой, сразу в ноги ему кидается и умоляет переехать скорее, потому что ночью ведьма с бельмом на глазу то к её окну подходит, то у кровати появляется да смотрит молча, с укоризной, да руки тянет к животу Катиному, будто ребёнка из чрева забрать у неё хочет. Дети уже родной матери шарахаться стали и всякий раз просили отца не уезжать в город, не оставлять их с нею наедине – страшно им было. Он жену, как мог, успокаивал, говорил, мол, из-за беременности переживает, вот и мерещится всякое, просил старшего сына, Витьку, за мамкой приглядывать, пока дела судебные решаются. Да только не помогло это. Однажды осенью кузнец отлучился в город на неделю, а когда приехал, увидел ужасающую картину: запуганные сыновья заперлись в своей комнате, а Катерина расхаживала в сенях, баюкая свёрток с мертворожденным младенцем, синюшное личико его целовала и грудью кормить пыталась…