Осиновские чупакабры

Сметанин Владимир

– Серый! – кричал утром под окном приятель Жэка, – ты проснулся?

– Проснулся, проснулся, – раздавалось в ответ, и Сергей выбирался с лопатой и банкой червей, наоборот, из-за сарая. Ничто другое не могло бы друзей заставить проснуться в такую рань, когда еще и коров-то на пастбище не выгоняли. Они спешили на реку, вздрагивая от утренней сырости. Попервости выбирали места, открытые для солнца, а когда начинало пригревать как следует, забирались в заросли, где под нависшими над водой кустами резвились особенно упитанные ельцы. Над тихими заводями можно сидеть подолгу, глядя на поплавки, которые в любой момент могли скрыться под водой – ельцы, а тем более окуни, хватали наживку решительно и безоглядно. Случались дни, чаще в середине лета, когда на реке клева почти совсем не отмечалось; тогда друзья подавались на озера, ловить карасей. Озер среди болотистой равнины левого берега имелось в достатке, и даже очень много, учитывая полчища мошкары, гнездящейся тут. В пору половодья большинство из них сливалось

в одно большое, питаемое вздувшейся рекой и доедаемыми солнцем лесными сугробами. Если лето выдавалось жаркое, лишняя вода скоро уходила и озерки снова становились автономными, успев как следует глотнуть свежей, хотя и не слишком чистой воды. Имел место во время половодья и рыбообмен между озерами и рекой, но если караси в реке еще как-то попадались впоследствии, то окуни, зашедшие ненароком в озера, зимой не выживали подо льдом. Изредка попадались щуки, но вся основная рыба, обретавшаяся здесь – это, ясное дело, караси. Клев их отличался непостоянством и возмутительным лукавством, но ввиду множества озер, запросто удавалось найти такое, где караси наджно брали на простейшего земляного червяка, в то время, как в соседних водоемах совершенно игнорировали любое угощение. Более покладистыми считались серебряные караси, золотые же ценили себя слишком высоко и клевали особенно неверно и нечасто. Наиболее впечатляли рыболовов особи, обитавшие в одном из небольших лесных водоемов, наполненном водой настолько чистой, что вполне отчетливо просматривались на далёком дне опавшие с деревьев листья. Сказать, насколько глубоко озеро в каком-нибудь конкретном месте, не представлялось возможным, но когда мерили длинной хворостиной, глубина оказывалась вдвое большей, чем казалось. И в этой глубине неторопливо плыли малыми стайками золотые караси – не караси, а целые сковородки, то исчезая, то снова возникая среди коряг. Ни на какую наживку они никогда не брали, применить бредень ввиду закоряженности не имелось никакой возможности, глушить же их никто не решился: это все-таки оставалось одной из настоящих местных достопримечательностей.

Надо сказать, Жэка рыболов оказался неусидчивый, и долго дежурить на одном месте у него не хватало терпения, поэтому он ставил сразу несколько удочек на порядочном расстоянии одна от другой и в продолжение всей рыбалки сновал по берегу, проверяя, не клюет ли где и цела ли наживка. Обычно он задерживался у той удочки, где как раз не клевало, в то время, как клевало где-то на другом конце. И если клев выдавался вялым, на крючке он находил лишь обрывки червяка. Случалось, при забросе особо длинной лески под порывом ветра она запутывалась в нависших кустах – тогда Жэка громко ругался и дергал снасть до тех пор, пока она не обрывалась. На то, чтобы пригнуть куст и выпутать леску, выдержки у него недоставало. Но никакие происки природы не могли отвратить его от рыбалки, точно так же, как и его товарища по этой канители. Последний, напротив, казался вполне уравновешенным; пожалуй, даже слишком, за что иногда в сердцах приятель называл Локтева тормозом. Что было, в общем-то, несправедливо. Но вот то, что Локтев оказался человеком впечатлительным – это да. После особенно удачной или, наоборот, неудачной рыбалки или иного серьезного предприятия на него наваливались сны – по теме, а иногда и просто не имеющие никакого отношения к событиям дня. Впрочем, это никому, в том числе и Евгению, не доставляло никаких неудобств. Впоследствии, когда они учились уже в городе, и после учебы порыбачить, как прежде, им удавалось нечасто, но приятелями они так и остались и иногда перезванивались.

Вот и сейчас, когда зазвонил телефон и Сергей поднял трубку, послышался голос Евгения Солодкова.

– Здоров, Серега! – приветствовал друга Солодков – вполголоса, чтобы не уронить ненароком престиж Локтева перед сослуживцами, буде они окажутся рядом. Для них-то он все-таки Сергей Сергеич. – Я с одной идеей: надо бы, понимаешь, устроить выставку молодых художников, причем деревенских, моих картин в том числе. Ты посодействуешь? А мы организуем газетную статью о внимательном отношении к зреющим талантам в минкульте, то есть талантам не в минкульте, как ты понимаешь. И особенно – твоем отношении. Как тебе это кажется? Нас трое, а работ можем представить этак десятка четыре-пять. А?

– Я посмотрю планы. Ты знаешь, это дело не моментальное. Ты в выставочный зал не обращался?

– Как же, непременно. Но там такое занудство: у них, видишь ли, эти планы сверстаны аж чуть не на пять лет вперед. Интересно, где они берут столько художников? Чередуют одних и тех же?

– Видишь ли, план-то с них требуют. Наша контора в том числе. Они и рады стараться. Но я посмотрю, куда можно вас воткнуть. Вам на подготовку сколько времени нужно?

– Мы – хоть завтра.

– Ну и ладно. Созвонимся.

– Как в целом жизнь?

– Сносно, хотя летом город действует на меня плохо. Зима – другое дело: на «природу» не очень-то побежишь. Так что зимой все кажется нормально.

– Да. Но летом хочется тут все бросить. Гори оно синим пламенем.

– У меня то же самое. Однако же я собираюсь в отпуск. У меня еще неделя его осталась в запасе. Хотя получается он опять-таки чисто городской: ввязался я в выборы. Но об этом потом. Ага. Давай. Я позвоню.

Положив

мобильник в карман, он начал рыться в бумагах на столе, силясь отыскать план работы выставочного зала, хотя его вполне могло и не оказаться – разве только в привязке к каким-нибудь приказам, решениям или постановлениям. Но ничего такого не обнаружилось. Надо, стало быть, звонить в выставочный зал союза художников, узнать, как и чего. Он уже собрался это сделать, высветив нужный номер, но предприятие остановил голос секретарши по внутреннему телефону. Локтева вызывал заместитель министра.

Глава 2

– Присаживайся, – не пригласил, а скорее, приказал Лихолетов, как и полагалось ему в обращении с подчиненными, хотя отношение его к Локтеву выглядело больше дружеским. Что вполне объяснимо: именно Лихолетов присмотрел перспективного культработника в одном из городских отделов культуры и немедленно перевел его в областное министерство. Понравился ему молодой специалист тем, что организовал по месту прописки, то есть в Никольске, аж два музыкальных коллектива, успев поработать после окончания института культуры лишь два года. Это, конечно, не штука: мало ли организуется и разваливается всяких ансамблей, но тут один из них – духовой оркестр. Редкостное дело по нынешним временам. Оказывается, духовые инструменты приобрели еще лет тридцать назад, в то счастливое время, когда средства выделялись на все понравившееся, без составления бесконечных бизнес-планов и достаточным считалось, если они осваивались. Тогда следовали новые вливания, и если иногда журили за перерасход средств, то за неосвоение били гораздо хлеще. И поделом! Нынешним предпринимателям такое и не снилось.

Завитые улитками альты и когда-то новейшие модные гэдээровские помповые корнеты пылились на складе; что помешало сразу пристроить их к делу – этого никто объяснить не умел. Локтев случайно прознал о медных трубах, и решил вывести в свет все это богатство. Правда, недоставало нескольких инструментов, бас оказался изрядно помят, а кроме того, куда-то подевались все мундштуки. Мундштуки выточили по заказу, приобретение дорогостоящих недостающих труб и восстановление баса отложили до лучших времен, тем более, что последний, несмотря на помятость, вполне прилично выдавал требуемые звуки. Главная трудность состояла в том, как найти музыкантов и выбить в штате единицу дирижера. Музыкантов пришлось учить с нуля, а дирижером стал на четверть ставки аккомпаниатор Дома культуры. И дело двинулось неплохо. Поэтому-то и пошел молодой специалист на повышение. Им заменили старого, очень грамотного, но три раза в течение полугода попавшегося на глаза министру крепко выпившим после проводимых на выезде культмассовых мероприятий. Локтев, само собой, чувствовал признательность Лихолетову за такое назначение, но и Лихолетов благоволил к нему очень и очень, как будто это облагодетельствовали его самого.

– Вот я и говорю, – продолжал Лихолетов, – надо тебе, Сергей, съездить на пару недель в глубинку, пособирать фольклор. Ты когда в последний раз выезжал за пределы полиса?

– Три дня назад. Сейчас делаю квартальный отчет, начал делать. – Я не знаю, – нерешительно почесал он в затылке, – какой сейчас можно найти фольклор? Последний собрали энтузиасты, наверное, уже лет сто назад.

– Сергей, тут ты мне напоминаешь хлопнутого газетчика. Редактор спрашивает: «Где у тебя новости?» А тот ему: «Новости все закончились, и больше нету». Понимаешь – жизнь не стоит на месте, за ней шагает и фольклор, прирастая новыми вещами. Ты разве не знал? Так что собирайся: отчет подождет, а после дополнишь его еще этой командировкой. Запамятовал: ты из какого района родом? Из Берестовского? Ну, видимо, там с фольклором действительно неважно, а то бы ты не говорил… Стало быть, поедешь в Никольск – там фольклора, если поискать, то богато.

– А если все-таки не очень получится?

– Выговор – не то шутя, не то всерьез отрезал Лихолетов. – Уж ты расстарайся. Привлеки местных культработников. И должен сказать: ты при всех обстоятельствах обязан на время исчезнуть. Из музея народного творчества чароитовую русалку сперли? Сперли. А на носу московская проверка. «Что ты будешь ему отвечать»?

– Так Евграф Васильевич, прозевали-то музейщики, при чем же здесь я?

– А ты курируешь народные промыслы. Как же не отвечать? Но авось обойдется, пока ты будешь трудиться на ниве фольклора, мы будем здесь отдуваться. И еще: тебе известно же, какое внимание сейчас культуре, так что суточные ты получишь, но насчет гостиницы не обольщайся – придется встать у кого-нибудь на постой, где подешевле. У нас все-таки не Лазурный берег, народ жалостливый и туристами не избалован. Вопросы есть?

Локтев снова почесал в затылке:

– Когда ехать?

– Лучше – раньше. Давай прямо завтра. А что до старого фольклора… Ты знаешь эту песню? Лихолетов набрал воздуху и вполголоса завел: «Звонит звонок насче-е-от поверки. Ланцов задумал у-убежа-ать…». А дальше не помню. Ты ее знаешь? Хотя бы мелодию? Слух у тебя должен иметься. Ты ведь, кажется, на фортепьянах играешь, на трубе, на балалайке?

– На гитаре, – машинально поправил Локтев. – Но нет, такой мелодии не припоминаю.

– Ну вот. И ведь песня, без сомнения, каторжанская, наших краев то есть. Или недалеко от наших краев. А ты говоришь, «энтузиасты». Да тут поле непаханое! Так что собирайся, не откладывая.