Осиновские чупакабры

Сметанин Владимир

Разумеется, о настоящей причине столь срочной командировки Лихолетов Сергею ничего не сказал.

– Как? – на выходе спросила секретарша.

– «Я буду долго гнать велосипед. В глухих лесах его остановлю», – нарочито фальшиво спел ей на ухо специалист отдела народных промыслов.

Некоторые планы, похоже, разваливались, но что-то подсказывало ему, что не совсем, а может, и совсем даже не разваливались. Но, конечно, прежде всего – задание Лихолетова. Все-таки человек заботится о нем, а заодно – и о фольклоре. Сразу два зайца. Недаром же он замминистра! О том, что имеется еще и третий заяц, он даже не подумал. Как можно!

Следовало позвонить Жэке и объяснить ситуацию: дело с организацией выставки откладывалось. Весть эта была воспринята другом с философским спокойствием.

– Я, как только управлюсь тут с некоторыми делами, приеду к тебе в гости, на пленэр. Давно не выбирался на природу, – пообещал Евгений.

– Буду ждать – отвечал Локтев. – Можешь захватить свою половину.

– Это навряд. Она погрязла в театре. Никакие караси ей пока не

нужны.

– Ну, собирайся сам.

Назавтра, вооруженный качественным звукозаписывающим аппаратом, он ехал в стотысячный город Никольск, хотя подозревал, что никакого фольклора там не обнаружится, и рыскать придется по деревням, благо, почти всю свою жизнь провел именно в этом районе. В Берестовском прожил он лишь полтора года, отбыв затем, не в силах отстать от родителей, в Никольск. Знакомых здесь у него здесь обреталось много, жаль, что на постой придется устраиваться в деревне – наездами из райцентра много старины не наберешь. «Ланцов задумал убежать»! Интересно, удалось ему это, или нет? Если бы удалось, песню, пожалуй, не стали бы складывать. Не фестиваль ведь: каторга! Жаль Ланцова.

***

Дед Игнат ждал на каникулы внучку и ввиду ее грядущего приезда приводил хозяйство в порядок, насколько ему позволяли спина, которую временами заклинивало, и фантазия. Уборка интерьера заключалась в подметании всех углов и протирании затем всего линолеумного покрытия шваброй, к которой привык еще с армейских лет. Но поскольку жил он один, мусорить было особенно некому, борьбу приходилось вести только с пылью, которая бралась невесть откуда. Старый тщательно промыл посуду, которой использовалось весьма немного, и проинспектировал все шкафчики – не затаилась ли где забытая грязная плошка? Наконец, протер и подоконники, что каждый день делала когда-то его супруга, которой уж нет. Не сказать, что он совсем позабыт-позаброшен: не одна только внучка, которая сейчас окончила первый курс института, имела заботу о деде Игнате. Нет, не она одна – попеременке, а то и вместе, наезжали дочь с зятем, которые жили в райцентре. Всего – то пятьдесят с небольшим километров. Зять приезжал, чтобы наколоть дров и распить с тестем бутылочку водки на деревенском просторе. Несмотря на свои 75, хозяин мог составить компанию, хотя уже не принимал слишком много горячительного. Дочь в свои приезды занималась отцовским хозяйством основательно и работала по дому не покладая рук, когда же он говорил: «Ну, хватит, отдохни хоть» – она отвечала: «Да завтра ведь уже на работу. Там и отдохну». Она и жила бы тут же, в деревне, да работы ни ей, ни мужу в Осиновке не нашлось. Хотя село очень большое. Они звали постоянно деда Игната к себе в город, но тот и слышать об этом не хотел. Никак. Подозревая, что дорогой для них сейчас, при постоянном проживании вместе в небольшой городской квартире он может стать для молодых, пожалуй, обузой. Да и вообще, что это за жизнь – в городе? Это кошмар какой-то. Наказание, да и только. Инфраструктура его жилища позволяла жить без особого физического напряжения: ему установили электробойлер, хотя сохранилась и старинная печь, для которой закупались дрова; насос качал воду из неглубокой скважины прямо на кухню. Не имелось только мусоропровода и ватерклозета, но такой недостаток ребята собирались вскорости устранить и давно бы уж сделали это, да предполагали, что Игнат Петрович вот-вот все-таки согласится на переезд в город – для чего же тогда все старания?

Дочка договорилась с соседкой, чтобы та присматривала за ним и хотя бы два раза в неделю варила ему суп или борщ, хотя он и сам считался мастером по части кухни. Но если заниматься ею изо дня в день – порядком надоедает. Он давно уже привык обходиться компанией с самим собой, пристрастился к чтению русской классики и зарубежных детективов, читая то и другое по очереди. Особенно много времени отдавал этому зимними вечерами, предпочитая книги телевизору. При этом Игнат Петрович не стал сычом, а слыл вполне себе общительным, оптимистически ориентированным и насмешливым даже стариком. Некоторую серость его обычных будней минувшим летом к тому же скрасила история с метеоритом, благодаря которой общения с разным народом у него стало, пожалуй, даже слишком много.

Внучка позвонила утром, сообщая, что выезжает, а к вечеру – солнце стояло еще высоко – привычно отворила калитку, вызвав необыкновенный восторг старого пса, охраняющего еще более старого хозяина. Последний по лаю безошибочно определил, что это прибыла долгожданная гостья. Пока она умывалась и переодевалась с дороги, без умолку высыпая свои новости и одновременно расспрашивая о местных, дед сноровисто накрывал на стол. Тут явились квашеная капуста и соленые грибы, суп из деревенской курицы, которую надо варить два часа, но и продукт получается отменный; источали пар жареные свиные ребрышки с толченой картошкой. Подоспел компот из сухофруктов. Все это хлебосол, усадив за стол внучку, пододвигал ей и потчевал, потчевал.

– Ой, да что ты, деда, – я же столько не съем. Я уже разучилась столько есть! – смеялась внучка, вооружаясь ложкой.

– А вот мы организуем тебе аппетит, – сказал дед и достал бутылку водки и две стопки. – Или, может, ты будешь шампанское?

– Ну, ты, деда, на широкую ногу живешь! Нет, я тоже выпью водки, но только немного.

– Ну и лады, – совсем развеселился старый. – Гости-то у меня совсем редки… Правда, наповадились в последнее время метеоритчики. Но об этом потом, – и он наполнил стопки. – Как же ты со своим багажом? Позвонила бы, я бы встретил.

– Вадим помог.

– А-а,

это который Батунин? Ну, давай, за встречу. Давно ты у меня не гостила! – и дед Игнат осушил стаканчик.

– Зато, деда, я теперь аж на две недели. Потом к родителям заеду дней, может, на десять – я у них сейчас два дня побыла – и обратно, на учебу.

– Ну, хорошо, ну хорошо! Славно! – и хозяин снова наполнил стопки.

– Посмотрел бы кто, как мы сидим и пьем вдвоем, – засмеялась гостья.

– Ну, «какое мне дело до вас до всех, а вам до меня!». Мы дома. Да ты ешь, ешь, похудела-то, надо же! Ты что же, утром, наверное, не успеваешь поесть?

– Нет, успеваю. Но утром есть неохота. А чай мы пьем, – покривила душой внучка, чтобы не расстраивать деда. Утром действительно они всей комнатой в общежитии от завтрака отказались. В целях сохранения фигуры. Правда, потом, часам к 11, зверски хотелось есть. Но что же тут поделаешь!

– Да, а что это за метеоритчики, и чего им от тебя надо? – спросила она затем с некоторой тревогой.

И дед рассказал, что случилось с ним в пору первых грибов, до поедания и сбора которых он был большой охотник. Внучка слушала и то и дело принималась смеяться, хотя положение, в общем-то, рисовалось серьезное и неизвестно еще, чем все могло закончиться. Не такая она, если разобраться, легкомысленная, но уж больно ее позабавила эта история.

Глава 3

Ему надоела беспросветная нищета и постоянные поиски приработка. Да и какой особенный в их деревне приработок? Зимой – только заниматься извозом, нанимаясь к городским купцам да своим местным зажиточным мужикам, которым больше повезло в жизни – пахали отцы, деды и прадеды и помалу наворотили богатства. Ну, конечно, не помещики, а все-таки живут справно. А на извозе много не заработаешь: платят заказчики не больно-то щедро, особенно свои, местные мужики. У него, у Андрея, не заладилось: отец рано умер, надорвавшись на строительстве мельницы Ильи Копылова, когда перетаскивали жернов. Задаток, который перед тем выдал Копылов нанятым мужикам, пришлось возвратить, продав одну из трех овец, имевшихся в хозяйстве. С того и пошло: не минуло и месяца, как потерялась вторая овца – решили, что ее зарезали волки, хотя мать грешила на соседей: хозяина-то не стало, почему бы не попользоваться? Добиваться правды никто не станет. А соседи, давно известно, нечистые на руку, хотя до чего ласковые! Потом занемогла корова, наевшись какой-то дурной травы, обезножела и уж чем только не пользовала ее мать, целый месяц лежала ни жива ни мертва, но все-таки оклемалась, хотя все говорили – ой, не выживет! Тогда пришла бы их семейству полная погибель. Андрей занялся вместе с матерью работой отца: пахали и сеяли свое небольшое поле, вместе с тремя сестрами жали, пока четвертая, самая младшая, сидела в тенечке под случайным чахлым кустом и ревела. Потом отвозка с поля снопов, молотьба. А еще сенокос, сена нужно запасти на всю зиму корове и теленку, да есть еще и овца – пастьба же начнется не раньше апреля. Работы до самой осени хватало. А там надо приспевала пора браться за дрова. Зима, известно, в Сибири долгая и почти всегда злая, топить приходится едва не целый день, дров уходит немерено. Но вот на зимний извоз мать Андрея не пускала: мал еще – 14 лет, ушлые купцы да и свои богатеи в два счета обведут при расчете вокруг пальца, хорошо, если в долгу не останешься. Ведь найдут какую-то недостачу, ох найдут! Конечно, надежнее ехать ватагой, держаться кучно, сообща, но не всегда так получается. Да и мало ли кто попадется среди тех же извозчиков!

Время шло. И к 20 годам, когда мать уже по здоровью не могла шибко заниматься хозяйством, а сестры подрастали и приспела забота ладить помалу им приданное, он таки подался в извоз, потому что нужда пуще прежнего начала брать за горло. Цены-то в городе росли, это только на деревенский продукт они не поднимались, кроме разве пушнины. Да и то не очень. К тому же он не охотник – отцу заниматься охотой было некогда, и сына он этому делу не учил. Даже и ружья-то в доме не водилось. «Охотничий хлеб – неверный» – говаривал, бывало, отец, когда наследник заводил речь о ружье. Да и стоило оно – ого-го! Сватажился он с двумя молодыми тоже парнями из своей деревни и артелью этой небольшой начали возить в город хлеб и дрова, когда старые извозчики на время остановились – один заболел, у другого пошла какая-то судебная тяжба, третий без них не захотел возить и просто решил отдохнуть. Молодые мало-помалу набирались ума-разума в новом деле и года через два начали принимать заказы и у городских купцов, отправляясь другой раз в очень дальние концы, повидали немало новых мест и народу. Прибыток небольшой, долгие зимние дороги не стоили бы того, да другого все равно ничего не виделось, и лошади в зиму должны себя оправдывать. К весне третьей зимы один из артели чересчур продрог в пору последних, но страшных морозов, которые держались три дня – как раз все время, когда обоз с товарами был в дороге. Занемогший так и не поправился – лежал дома и почти не вставал: болела поясница и не держали ноги. Вдвоем они какое-то время навещали товарища, приносили то рыбы, то сахару – смотря что приходилось везти в последний раз. Понемногу, но они научились заставлять купцов делиться с ними кое-каким товаром, без согласия на то последних. Делали это аккуратно, не придерешься. Да и не пудами брали – понемногу и как бы взаймы. Со временем к болящему заходить стали реже, а потом и вовсе перестали, тем более, что напарник Андрея женился, а у него самого одна из сестер выходила замуж. Денег требовалось больше, мелочёвка, взимаемая из перевозимого товара, тут мало могла помочь. А ведь водились у некоторых деньги, ох, и ещё какие!