Оскал дракона
Шрифт:
— И тебя не волнует, принесет ли это нам славу или бесчестье, — произнес он, и побратимы сдвинулись плотнее, чтобы лучше слышать.
Я признался, что делал это и раньше. Я, как и любой мужчина, требовал к себе должного уважения, когда необходимо. В конце концов, Один научил меня честно добывать славу, она как острый меч, способный поранить неосторожного владельца, если тот будет пользоваться им недостойно. Я так и сказал, и Абьорн слегка поморщился.
— Ты с чем-то не согласен? — вызывающе спросил Финн, и Алеша ухмыльнулся. Один ярл огрызается
— Мне кажется, это не совсем правильно, — признался Абьорн, ему поддакнул юнец Стирбьорн, весь в нетерпении, как молодой жеребенок, оказавшийся впервые под уздой.
— Репутация для мужчины — все, — пробормотал он, — честная слава — все, что у нас есть.
— Когда-то и я так думал, — ответил я. — Нас связывает клятва Одину. Но она же нас и разъединяет, потому что заставляет поступать так, как мы не делали раньше.
— Значит, мы разнесем эти ворота словно бешеные быки, — радостно добавил Воронья Кость. Стирбьорн что-то буркнул, и Абьорн медленно кивнул.
Замысел был достаточно прост. Воины побежали вперед, с поднятыми щитами и громкими криками, над частоколом показались головы, и на нас обрушился шквал стрел, но никто не пострадал, мы даже подобрали парочку.
— Наконечники для охоты, — с удовлетворением в голосе заметил Финн.
Я так и думал. На нас с Курицей эти люди истратили все свои боевые стрелы. От охотничьих стрел мы вполне могли защититься.
Казалось, небо опустились еще ниже, словно чайка — серая, жирная и уродливая, усевшаяся на кладку в гнезде. Десяток воинов во главе с Финном отправились в лес с веревками и топорами, оттуда раздавались стук по дереву. Они мастерили лестницы из стволов и веревок, под кольчуги они надели несколько рубах, некоторые — до четырех. Затем они обошли лесом частокол до противоположной стороны поселения.
Я отправил людей ломать ворота тараном, воины укрылись щитами, оттуда раздавалось натужное пыхтение и ворчание и пахло страхом. На нас бросали камни, стрелы стучали о щиты, впиваясь в дерево, либо отскакивали, подпрыгивая, словно бешеные змеи.
Пока ворота гудели, словно массивный колокол, с противоположной стороны Финн и его люди прислонили лестницы к стене и легко перелезли через неохраняемый частокол. Их было всего двенадцать, но опытные бойцы в кольчугах и со щитами двигались молниеносно, словно рысь на охоте, сокрушая все на пути к засову на воротах.
Увидев этот смертоносный отряд облаченных в железо воинов, жители поселения запаниковали. Побратимы быстро пересекли площадь, перепрыгивая через лежащие бревна, разбрасывая в стороны кудахтающих кур, расталкивая повозки, пиная корзины; в кого-то из них уже впились стрелы, которые могли бы пробить кольчугу и один или два слоя одежды под ней, но никак не четыре рубахи под железными кольцами.
Побратимы выглядели, как утыканные иголками стальные ежи, стрелы не причиняли им вреда, и это сломило волю защитников, они с воплями бросились во все стороны, бросая в панике вилы и охотничьи копья.
Когда наконец удалось
Мелькали стрелы, и мне приходилось пригибаться, я был без шлема из-за медленно заживающего шрама на лбу и невезучего нежного носа. Я вспомнил слова своего отца Гуннара, когда-то он проорал мне в ухо: «Если нужно выбрать что-то одно из брони, выбери шлем. Никогда не иди в бой с открытой головой».
Но Коге шлем не помог, стрела, пролетевшая мимо меня, вошла в него с влажным, протяжным чмоканием. Я оглянулся. Долговязый Коге покачнулся и стал заваливаться назад, изо рта торчала стрела, жидкие растрепанные волосы выбились из-под шлема. Захлебываясь собственной кровью и зубами, судорожно пытаясь выдернуть древко стрелы, он уже был мертв, даже когда булькал и валился на землю.
Я заметил лучника и бросился к нему, пока тот накладывал на тетиву другую стрелу. В руке у меня был великолепный клинок, подарок ярла Бранда. Я сделал выпад в последний момент, как только достиг врага, потому что знал, как поступит лучник.
Он ухватил стрелу одной рукой и ткнул ей в меня, я отразил ее по дуге и отвел клинок вниз и вправо, а затем всей массой врезался в него плечом, так что тот подпрыгнул и отлетел назад, приземлившись на задницу. Лучник все еще барахтался, пытаясь подняться, словно жук, оказавшийся на спине, когда я рубанул его между шеей и плечом.
Крики и вопли пронзали воздух, почти заглушая тонкий и звон колокола. Я едва заметил, скорее почувствовал тень впереди и резко отпрянул. Мужчина рухнул на землю, топор, видимо, предназначавшийся для моей непокрытой головы, выпал из его руки, затем на него наступил Стирбьорн, ухмыляясь, сжимая в руке сакс, густо покрытый кровью.
— Христианский храм, — произнес он, кивнув в сторону постройки, и я сообразил, что звонарь пытался собрать оставшихся защитников внутри. Все еще ухмыляясь, Стирбьорн пропустил меня вперед, и я подумал, что он спас мне жизнь.
Звонарем оказался Синяя шапка, но к тому времени, как я до него добрался, он уже погиб. Такое же кровавое безумие, какое случилось на Сварти, охватило сейчас моих побратимов. Воины двигались как мрачные тени и только и делали, что убивали. Никакого грабежа, никто не насиловал на пыльной земле женщин, лишь убийства.
Я шел сквозь все это кровавое безумие словно во сне, мой путь пересек Уддольф, преследуя кричащего от страха подростка, который бросился к стене дома, но Уддольф пригвоздил его копьем с такой силой, что древко обломилось, а мальчишка, прибитый к стене, орал и извивался, словно червяк на крючке. Уддольф с криком ткнул в окровавленное лицо сломанным древком.
Оспак отпихнул девицу, молящую его на коленях, и двумя ударами отрубил голову ее матери. Из обрубка шеи выступил желтый костный мозг.