Оскар Уайльд и смерть при свечах
Шрифт:
— Помолитесь святому Иуде Фаддею [14] , покровителю безнадежных дел.
— Я помолюсь еще и святой Цецилии [15] , — добавила миссис О’Киф и, перекрестившись, выбежала вслед за нами из дома на улицу. — Она ведь присматривает за музыкантами, верно? И о вас позаботится.
Когда мы сели в кэб и покатили назад по Эбингдон-стрит в сторону Вестминстерского моста, повисло напряженное молчание. Я ничего не говорил, поскольку просто не мог придумать, что сказать. Оскар погрузился
14
Иуда Фаддей (Иуда Иаковлев или Леввей) — согласно Библии, один из двенадцати апостолов.
15
Цецилия Римская — святая римская дева-мученица III в. В католической церкви является покровительницей церковной музыки. Изображается как мученица с мечом и розой, рядом с клавишным инструментом или скрипкой.
— Я не знал, что вы музыкант, Оскар. На каком инструменте вы играете?
— Я не музыкант и ни на чем не играю, — вяло проговорил Оскар. — В нашей семье музыкой занимается мой брат, Уилли. Он играет на пианино…
— И сочиняет музыку, — добавил я в надежде поддержать разговор. — Уилли Уайльд пишет остроумнейшие пародии и стилизации.
— Да, — подтвердил Оскар, продолжавший смотреть в окно. — Карикатура — это дань, которую посредственность платит гениям.
Конан Дойл рассмеялся, и Оскар резко повернулся к нему.
— Вы правы, Артур. Это были злые слова. Когда речь заходит о моем старшем брате, я часто бываю несправедлив. Я знаю, что не должен так себя вести, что это не по-христиански. Просто я не до конца уверен, что концовки прелюдий Шопена, «улучшенные» Уилли, выполнили свою задачу.
Конан Дойл улыбнулся.
— Когда-то я учился играть на трубе, — признался он, видимо, твердо решив не позволять Оскару снова погрузиться в задумчивость.
— Правда? — спросил Оскар и вдруг захлопал в ладоши. — Честное слово? — Мысль о том, что сельский доктор с грустными глазами и усами, как у моржа, дует в трубу, мгновенно подняла ему настроение. — Расскажите еще. Когда вы учились? И зачем?
— Давным-давно, в школе.
— В Стонихерсте? — вскричал Оскар. — Выходит, английская система государственного образования не такая и плохая!
— Нет, Оскар, не в Стонихерсте, — смеясь, заявил Дойл. — Когда мне исполнилось семнадцать, до того, как я начал учиться на врача, я провел год в иезуитском колледже в Австрии.
Оскар с трудом сдерживал восторг.
— Иезуиты, играющие на трубе! — воскликнул он. — Благословенные небеса! — На мгновение он снова стал прежним Оскаром Уайльдом и, наклонившись к Дойлу, прикоснулся к его колену. — Артур, мне кажется, я уже достаточно хорошо вас знаю, чтобы признаться, что, когда я учился в Оксфорде, я провел один вечер с труппой тирольских йодлеров. [16] — Он понизил голос и добавил заговорщическим тоном: — И то, что я тогда пережил, изменило меня навсегда.
16
Исполнители
Мы с Дойлом громко расхохотались, а Оскар откинулся на спинку сиденья, положив крупную голову на кожаную обивку. Мы смотрели на него и улыбались. Но он снова отвернулся к окну, и мы заметили, как по его щекам скатились две слезинки.
— Что с вами, Оскар? — спросил Дойл, который еще не привык к частым сменам настроения Уайльда и потому забеспокоился.
— Я подумал про Билли Вуда, — тихо ответил Оскар. — Я любил этого мальчика.
В кэбе повисло неловкое молчание.
— Значит, он был вам не совсем чужим? — проговорил Дойл, прищурился и приподнял одну бровь.
— Да, — сказал Оскар и повернулся к доктору. — Я вас обманул и приношу свои извинения. Билли Вуд не был мне чужим.
— Вы его любили?
— Я его любил, — ответил Оскар. — Да, любил… как брата.
— Как брата? — повторил Дойл.
— Как младшего брата… ведь у меня мог быть младший брат, — сказал Оскар. — Он был моим другом, лучшим из всех. И мы с ним прекрасно ладили. Когда-то у меня была младшая сестра. Мы с ней замечательно дружили. Но ее я тоже потерял. Она умерла в десять лет.
— Мне очень жаль, — проговорил Дойл. — Я не знал.
— С тех пор прошло много времени, — Оскар, достав платок, без смущения принялся вытирать глаза. — Больше двадцати лет. — Он улыбнулся. — «Добро ведь гибнет первым…» Изоле было десять. Билли — едва исполнилось шестнадцать. «Добро ведь гибнет первым, и чьи сердца, как пыль от зноя, сухи — сгорят, как свечи». — Он выглянул в окно на реку, мы как раз находились на середине Вестминстерского моста. — Узнаете строчки, Роберт?
К своему стыду, я их не знал.
— Шекспир? — спросил я.
— Нет, не Шекспир, — укоризненно сказал Оскар. — Это ваш прадед, Роберт. — Он повернулся к Конан Дойлу и объяснил: — Роберт — правнук одного из немногих поэтов, достойных тех лавров, которыми их увенчали, Уильяма Вордсворта. — Артур с благоговением вздохнул, что было неизбежной реакцией на подобные слова. — Роберт очень сдержанно себя ведет в том, что касается его великого предка, потому что он сам поэт, — продолжал Оскар. — Но, если вспомнить, что мы находимся на Вестминстерском мосту, да еще какое сегодня утро — «будто в ризы все крутом одело в Красоту» [17] — надеюсь, он меня простит…
17
Из стихотворения У. Вордсворта «Сонет, написанный на Вестминстерском мосту».
Прежде чем Конан Дойл начал задавать вопросы, которые, как я уже знал из жизненного опыта, непременно возникали при упоминании имени Вордсворта, я переменил тему.
— У вас есть дети, Артур? — спросил я.
Конан Дойл был хорошим человеком — умным и тонко чувствующим — и сразу понял, что я не горю желанием обсуждать историю семьи Вордсворт-Шерард.
— Да, дочь Мэри, — с готовностью ответил он. — Ей на этой неделе исполнилось девять месяцев. Она пухленькая и невероятно жизнерадостная, с голубыми глазами и кривыми ножками. Я ее очень люблю.