Оскар за убойную роль
Шрифт:
Первый, я – Седьмой! Она выехала. Движется в направлении Котельнической набережной. Похоже, спешит: скорость около ста. Как меня понял? Прием…
«Тойота» помогала Тане лучше любого успокоительного. Зачем пить таблетки, когда есть иное средство: распахнуть окна, вдавить газ в пол, с наслаждением услышать, как под капотом урчит мощный двигатель, а в окна бьет-свистит шальной ветер… И вот уже стрелка спидометра танцует на ста двадцати, во все восемь колонок надрывается «Рамштайн», а симпатяга на «Лексусе» – только он и смог нагнать Таню, хотя на светофоре она стартовала в ряду из шести машин, –
«В общем, ничего страшного не случилось. Подумаешь, уволили! Всех, наверно, хоть раз да откуда-нибудь увольняют. Меня, правда, со скандалом поперли. И на всю рекламную тусовку теперь ославят, Андрей Федорович уж постарается. Но я ж не овца бессловесная! Я тоже найду, чем ему ответить! В конце концов, «объективка» на Брячихина из его агентства исчезла, а не из моего! Так что виноват он, а я просто безвинно пострадавшая сторона, меня, наоборот, все жалеть будут!»
Остатки здравого смысла – именно остатки, потому что, когда мчишься на скорости сто двадцать, здравый смысл дремлет, – подсказывали Тане, что логики в ее раздумьях нет никакой. Но когда за окном ночь, под рулем скорость, а все машины – соперницы по гонке – остались далеко позади, так хотелось думать не о том, что жизнь кончена, а о том, что все у тебя еще впереди!
Первый, это Седьмой! Она свернула на шоссе Энтузиастов. В настоящий момент проезжает перекресток у метро «Авиамоторная». Скорость – больше ста двадцати. Как меня понял? Прием…
Шоссе Энтузиастов – не лучшее место для прогулок. Сплошные заводы, шиномонтажи и полусдохшие НИИ. Тут даже днем прохожих мало, а ночью и вовсе никого, вымершее место. Ни припозднившегося собачника, ни влюбленных парочек, ни пьяненьких молодежных компаний. Только машины несутся – спешат побыстрее проскочить бездушные ряды труб. Даже гаишники – и те шоссе Энтузиастов не любят. Кому охота махать радаром в окружении мрачных заводских зданий? Гаишники – они эстеты и предпочитают затаиться, например, на Главной аллее Измайловского парка, где дорога окружена лесом и весною поют соловьи… Так что при гарантированном отсутствии радаров по «Энтузиастам» Таня мчалась от души: для «Тойоты» сто двадцать – это не скорость.
Впрочем, она хоть и ехала с превышением, но остальных правил дорожного движения не нарушала, хотя искушения были – практически на каждом светофоре. Нецивилизованные все-таки в России водители. Как увидят, что рядом с ними пристроилась шикарная блондинка, да на новой иномарке, так и норовят бросить вызов, инициировать гонку. Особенно гости с Кавказа стараются. Обгонять «Тойоту» на старте им, конечно, не удается – вот и используют запрещенные приемы. Когда Таня начинает притормаживать на желтый – горе-гонщики, наоборот, давят на газ и триумфально уносятся на явный красный свет. И,
Но Таня останавливалась на красный даже на пустынных пешеходных светофорах. Обидно, конечно, тупо торчать перед «зеброй», когда за окном ночь и ни единого пешехода. Но лучше уж переждать, чем потом шить сатиновые трусы в колонии. Правда, пешеходы наши тоже ухари что надо. Сколько светофоров ни ставь и переходов ни рой – все равно так и норовят перебегать в неположенном месте. Да и на переходах Таня сколько раз наблюдала: горит зеленый – пешеходы стоят, болтают или целуются, а зажигается красный – лезут прямо под колеса.
Вот и сейчас она увидела: посреди шоссе, на разделительной полосе, стоит мужичок. Откуда только взялся – глухой ночью, в заводском районе? Впрочем, запойные пьяницы умеют оказываться в самых неожиданных местах, а мужчинка – точно алкаш, даже издалека видно: так перебрал, что еле на ногах держится, шатается. И никаким переходом поблизости, разумеется, и не пахнет…
«Вот гад! – почему-то разозлилась Таня. – Ведь нарушает же все, что можно: пьяный, на скоростном шоссе, в пятистах метрах от перехода! А сшибешь такого – всю жизнь себе поломаешь!» И она, убедившись, что сзади ее никто не нагоняет и «целовать» не собирается, тут же начала сбрасывать газ. Сто, восемьдесят, шестьдесят… и на всякий случай решила перестроиться из левого ряда правее – вдруг эта пьянь именно под ее машину кинется?
Впрочем, алкаш, похоже, совсем потерял ориентацию. Нет бы смирно стоять на разделительной или перебежать дорогу, пока на ней пусто, – начал кружиться вокруг своей оси: пытается, наверное, по звездам сориентироваться. Таня на всякий случай снизила скорость до пятидесяти и совсем прижалась к обочине – и все поглядывала на алкаша, так и стоявшего на разделительной: вдруг побежит? Но нет, так и остался посреди дороги. Еще не одному водителю нервы потреплет.
«Будь я мужиком, тормознула бы. И в морду хряснула – за то, что стоит прямо на шоссе и водителей нервирует. И за то, что всю гонку мне сломал!»
Таня наконец миновала алкаша, тут же прибавила газу, и в этот момент… она даже не поняла, что случилось. С тротуара, к которому она прижалась, отъезжая как можно дальше от пьяницы, ей под колеса метнулась темная тень – бесшумная, стремительная, как в фильме ужасов… Глухой удар, противный «чмок»… и самое страшное – два круглых, безумных от страха глаза на иссиня-бледном лице. На сотую долю секунды оно мелькнуло в лобовом стекле и тут же исчезло внизу, за капотом. А Таня судорожно рванула ручной тормоз и закрыла лицо руками.
Совсем молодой. Светлокудрый. Лежит перед «Тойотой», фигура в темной одежде сливается с асфальтом, и видно только лицо – бледное, с пятнами крови, рот искривился в гримаске – детской, обиженной…
Парень лежал, широко разбросав руки, и не шевелился.
«Я не подойду к нему! Я боюсь!»
Таня стиснула зубы и сделала шаг вперед. Еще один. Еще полшага… До него уже можно дотянуться рукой.
«Я не смогу дотронуться! Не смогу».
Она присела на корточки и осторожно коснулась его плеча.
– Эй… ты жи…? – Голос прозвучал хрипло, а в конце и вовсе сорвался.
Парень не шевелился и не отвечал.
– Эй, эй! Очнись же! – Она схватила его за плечи.
Податливое тело обвисло на ее руках. Голова бессильно откинулась, глаза закрыты.
«Но я не могла его убить! Я ехала медленно! И удар был слабым – от сильных ботинки срывает, а у него они на месте!»
Таня дрожащей рукой взялась за пульс – не бьется. Она отбросила вялую руку, схватила парня за шею… и только здесь, на сонной артерии, нащупала вялую, слабенькую волну. Жив! Но что с ним? Лицо – все в крови, на виске – нехорошая ссадина-вмятина, и нога неловко вывернута…