Осколки недоброго века
Шрифт:
Ответственным начальником – капитан второго ранга Коломейцев, в помощь ему будут все набравшиеся необходимой практики сегодня-завтра экипажи и офицеры. Я же в свою очередь довершу дело со взятием порта Дальний!
Упомянутые офицеры украдкой переглянулись, пряча неожиданно снисходительные улыбки, прощая своему адмиралу маленькие тщеславные слабости – выступить в роли триумфатора, отбившего у противника важную тактическую позицию. Да ещё и вперёд армии. Невесть какая победа, невесть какое торжество, если бы не обмолвка при генерале Стесселе: «Третьего дня корабли
– Николай Николаевич, – прервал свою недолгую паузу Зиновий Петрович, – как и было уже оговорено, планируйте задействовать все боеспособные корабли для полной осады всех выходов и проливов из группы островов, простреливая на глубину из орудий по возможности. Приоритет захвата Ха-сян-тау – острова, с которого вся японская база лежит как на ладони, вам известен.
Обращаясь к своему флаг-офицеру, говоря о «всех боеспособных кораблях», Зиновий Петрович, тем не менее, взглянул на командира «Новика» фон Шульца. Кавторанг досель подавал уже третью рапортичку о необходимости ремонта крейсера. И сейчас выразительно поедал глазами адмирала.
– Что? – вопрос командующего прозвучал крайне невежливо, впрочем, кто бы оспаривал.
– Ваше высокопревосходительство, – Шульц правильно расценил недовольный тон адмирала, потому и не стал заикаться о наболевшем, – нам бы на рассвете нагрянуть. Потому и предложу: а если мы частью судов отстоимся у Роунда, выдвинувшись без опасений дестроеров противника к месту ещё засветло?
– А японец там мин не наставил?
– В рапорте я, простите, указывал. Прежде чем наведаться к Блондам, где был пленён японский пароход, я совершил заход к Роунду. Обнаружен лишь японский буй в месте удобной глубоководной стоянки с подветренной от норд-оста стороны.
– Что ж. Об этом следует подумать назавтра. А пока прошу высказаться с соображениями по сегодняшнему делу. Может, ещё будут какие-нибудь предложения?
До поры притаившаяся ночь у Талиенванского залива выжидала лишь момента, когда тихо попыхивающие парами японские миноносцы подберутся к Сан-шан-тау, отыскав его смутные очертания во мраке. Лишь только тогда «взорвалось» стаккато пальбы, фейерверком сигнальных ракет, блуждающими в туманах и дымах световыми «палками» прожекторов. В этих отсветах, бликах выстрелов угадывались лоснящиеся влагой низкие борта подкравшихся миноносцев, тенями скользящих по плёсу волн.
Японцы были просто обязаны пытаться вновь забросать минами фарватер. И не могли не предпринять попытку выбить с островов десант.
Русские были готовы к чему-то подобному, приготовив сюрпризом жмущиеся к берегам миноносцы «соколы», припрятав за мысом «Гиляк»… А также пристреляв с укреплённых островных позиций сектора подходов и удобных мест высадок, сразу же по первой тревоге отвечая в темноту, на звук, по теням, по вспышкам.
Там близ двух временных форпостов-островов почти до утра хлопало, ухало стрельбой и разрывами, трещало пулемётами и ружейными залпами, плескалось, свистело, подвывало, отражаясь от скал сумасшедшим эхом, вязнув в ночи, в тумане, в расстояниях.
Катаока
Принимая доклады о потерях, о возможностях, о том, что можно сделать… и что уже нельзя.
Помня свои категоричные обещания генералу Ноги, со стыдом отсрочивая звонок, чтобы сказать о новых сроках, а вернее о фактическом отсутствии оных.
У него, уже изрядно захмелевшего, так и срывалось с языка:
– Чёрт возьми! А чего ещё следовало ждать?!
Конечно, он взял себя в руки.
Конечно, связавшись с генералом, без лишних эмоций и исключительно информативно довёл все ближайшие перспективы.
В ставке князя Оямы Ивао, маршала Императорской армии Японии, главнокомандующего японскими войсками в Маньчжурии и на Ляодунском полуострове, несмотря на пресловутую самурайскую выдержку, царило, как написал один немецкий корреспондент, «настроение больного кота». А ещё этот злоязыкий представитель «Норддойче Альгемайне Цайтунг» приватно подметил среди аккредитованной при японском штабе писательской братии, что-де «наш князь-маршал, похоже, принадлежит не к жёлтой, а к какой-то неизвестной серой расе».
Корреспондент незаметно и незамедлительно стал персоной нон грата, но реальности, да и общего настроения это не изменило.
Самому маршалу-главнокомандующему об этой выходке, конечно, исполнительно доложили.
Реагировать на подобное князь счёл ниже своего достоинства.
Ояма, которого в последнее время мучили дурные сны или вовсе не мучили по причине коротания ночей урывками в полудрёме, запершись в кабинете (для всех – корпеть над картами, разрабатывая планы на дальнейшее), на самом деле надолго встал перед зеркалом, придирчиво разглядывая своё отражение. Хмуро признав:
– В чём-то этот писака, пруссак, прав – из-за недосыпа лицо действительно приобрело неприятный оттенок.
Отойдя от зеркала, Ояма всё же склонился над картой Кореи и Маньчжурии, испещрённой стрелками направлений ударов, отступлений, значками расположений армий, исправно нанесёнными названиями-пунктами китайских поселений, ставшими ориентирами жестоких боёв и стычек. Впрочем, не столько планировал, сколько вспоминал.
К этой войне он приступал не без некоторой опаски в душе.
Россия. Гигантская империя, пусть и уступающая по некоторым позициям другим, особенно на Дальнем Востоке.
Европейская, а не какая там китайская, легко биваемая армия. И результаты первых боев, невзирая на изначально благоприятный для японской армии исход, это подтвердили.
Да, на Ялу русские показали полную тактическую беспомощность, но в то же время – почти самурайскую храбрость и стойкость: пулемётная часть, сражавшаяся до полного израсходования патронов, атака окружённого полка в штыки, позволившая выйти из окружения, – этих примеров оказалось достаточно, чтобы зауважать противника.