Осколки судеб

Плейн Белва

– Он очнулся, – сказала Ильза.

– Я хочу тебя кое о чем попросить, – прошептал он, и она склонилась ниже.

– Пес. Отдай его Мег, если только ты не решишь забрать его с собой в Израиль.

– Дорогой мой, кто говорит, что я еду в Израиль?

– Ты уедешь. Ты должна. Ты осталась со мной, так как знала, что я скоро умру.

Полу казалось, будто он куда-то плывет. В голове его вспыхивали, таяли, накладывались одна на другую картины. Они были окрашены в мириады различных цветов: его родители и бабушка Анжелика в черном с серым; Мег в голубой дымке с младенцами на руках, так много младенцев; Ильза, молодая, с черными блестящими волосами в своем белом медицинском халате; Анна,

она возвращалась вновь и вновь, сплошное золото и багрянец; и лицо Айрис… ее лицо.

Медсестра над его головой произнесла:

– Он улыбается.

И кто-то ей ответил:

– Это только рефлекс. Он не может в его состоянии.

Всегда говорили, вспомнилось ему, что в действительности никто не знает, может ли человек в коме слышать или понимать. Он мог бы им сейчас сказать, что, да, он слышит и он понимает. Но у него не было на это сил, и потом, это не имело никакого значения. Я стар, подумал он снова. Чудесно, что мне довелось жить на этом свете, но теперь пора.

Его похоронили в Вестчестере золотым осенним утром. День был необыкновенно теплым и солнечным. В безветренном воздухе последние кленовые листья, медленно кружась, падали с легким шорохом на крышу усыпальницы, где уже лежало два поколения Вернеров.

Просто удивительно, думал Тео, как много людей пришло на кладбище. За катафалком следовали почти сто человек. Тут были и молодые люди с Уолл-стрит, судя по их одежде, зажиточные пожилые пары, группа хорошо одетых негров, представляющих, как он предположил, какую-нибудь организацию, которой Пол оказал щедрое пожертвование; здесь было даже несколько молодых людей в джинсах. И, однако, среди всех собравшихся не было ни одного его потомка, кроме Айрис.

Раввин попросил членов семьи занять места в переднем ряду. Первой, как и следовало ожидать, вышла Ильза, стройная, в строгом черном костюме с печатью глубокого горя на прекрасном энергичном лице. Рядом с ней села какая-то женщина помоложе в похожем на индейский наряде; ее седые волосы были заплетены в косу, которая лежала у нее на спине. Были тут и две пожилые пары: одна, одетая богато и по-городскому, другая – с виду деревенские жители; женщина была русоволосой, с нежно-розовым, типично английским лицом, в туфлях на низком каблуке и старом твидовом костюме.

– Иди сюда, Лия, садись рядом, – сказала русоволосая.

– Это Леа, из салона, – прошептала Айрис. Она не испытывала сейчас ничего, кроме любопытства; все остальные чувства и воспоминания, связанные с тем местом и временем, были забыты.

Раввин начал читать каддиш. [29] Вторившие ему приглушенные голоса поднимались, казалось, к самому небу.

Удивительная молитва, подумала Айрис. Благодарить Бога даже в смерти за жизнь и не просить никакого вознаграждения на небесах. Одна только благодарность. Удивительно, если вдуматься. На глаза ее навернулись слезы.

29

Поминальная еврейская молитва.

Тео был уверен, что она думает о родителях. Хотя она как-то заплакала и при виде незнакомой пары, отъезжавшей от синагоги после бракосочетания. Нежная душа! И он взял жену за руку, подумав, как странно, что из всех присутствующих он один знал правду о ней.

Он понимал, что в эти дни молодые, конечно, не все и не везде, но уж в этом повидавшем многое и ничему уже не удивлявшемся городе, несомненно, ничуть не были бы шокированы, узнай они эту правду. Но он дал слово, и его сдержит. Нарушить его – значило бы не только проявить жестокость по отношению к Айрис, но и слышать

вечно в своей душе упреки Анны – он представил ее огромные, в обрамлении золотистых ресниц, глаза так ясно, словно она стояла с ним рядом – и человека, чье тело вносили сейчас в маленькое каменное серое здание.

Нет. Никогда. Эта правда уйдет вместе с ним в могилу.

Церемония закончилась, и люди начали расходиться, медленно шагая по траве к своим автомобилям. Позади Тео какая-то женщина сказала:

– Он помогал всем в семье. Мы все на него опирались. Он был такой сильный и в то же время такой скромный.

Кто-то еще спросил:

– Итак, ты собираешься вернуться в Израиль, Ильза?

– Да. Во всяком случае, он так хотел, – услышал он голос Ильзы.

Когда она проходила мимо, в глаза Тео бросилось видневшееся в вырезе ее блузки золотое колье с усыпанной бриллиантами миниатюрой. Ему смутно припомнилось, что в другом мире, в другой жизни его мать носила точно такое же.

Он завел машину и они отъехали. Вокруг простирался район, где оставалось несколько крупных имений с участками леса и неогороженными полями, все еще ярко-зелеными. На одно из них только что села стая диких гусей, летевших на юг. Они гоготали и шумно хлопали крыльями.

– О, ты только взгляни на них! – воскликнула Айрис. – Давай на минутку остановимся и посмотрим на них поближе. О, как красиво!

Они вышли и зашагали вниз по склону холма туда, где гоготали гуси.

– Ты помнишь, – заметила Айрис, – как мама всегда любила птиц? Всех, от попугаев до орлов.

Гуси кричали и размахивали крыльями. Солнце не пекло, лишь пригревало, так что создавалось впечатление, что ты находишься в теплой приятной ванне. Рука Тео, слегка обнимающая Айрис за плечи, скользнула ниже, к талии, и он крепко прижал ее к себе.

– Тео, дорогой, – прошептала она.

Он приподнял другой рукой ее лицо за подбородок и впился в ее губы долгим поцелуем. Несколько мгновений они стояли так, овеваемые теплым воздухом, и вокруг царила тишина, нарушаемая лишь криками гусей да изредка шуршанием шин проносившихся наверху, на дороге, машин.

– Я чувствую себя такой счастливой, – произнесла Айрис, когда, наконец, он выпустил се из своих объятий. – Это, наверное, ужасно, чувствовать себя так, возвращаясь с похорон?

– Такова жизнь. Люди всегда устраивали поминки, не так ли? Потому что радовались, что сами они пока еще живы и у них есть еще время. Только и всего.

– Но испытывать желание заняться любовью, – проговорила она чуть ли не со смущением, – после того, как только что похоронили хорошего человека?

– Он бы это понял. Он знал, что такое любовь, – ответил серьезно Тео и подумал: вряд ли мне доведется испытать и пережить столько, сколько выпало на долю этого человека. В глубине глаз Пола всегда таилась смешинка, словно про себя он посмеивался над окружающим миром.

– Я никак не могу забыть тех отвратительных слов, которые говорила, когда бы ни шла о нем речь, даже тогда, когда ты сказал мне, что он собирается искать Стива. Как же я жестоко ошибалась!

– Мы все иногда ошибаемся. Не стоит об этом тревожиться.

– Я действительно хотела вскоре пригласить его к нам снова. Мне показалось, что ему у нас очень понравилось. И знаешь, у меня сложилось впечатление, что он уделял особое внимание мне! Я хочу сказать, что на его лице, когда он на меня смотрел, а смотрел он часто, всегда появлялось странное выражение, и хотя при других обстоятельствах это было бы мне неприятно, тогда у меня не возникло никакого чувства неловкости. Это было хотя и странно, но как-то по-доброму. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Я не сказала об этом в тот вечер, так как это казалось таким глупым.