Осколки (Трилогия)
Шрифт:
Олден, запыхавшийся и раскрасневшийся, попытался сделать вид, что сидит в кресле уже битый час, дожидаясь меня. Понимал, конечно, что все попытки будут напрасными, но надежды окончательно не терял. Правильный подход, кстати: делать вид, что все прекрасно, когда напротив, все ужасно. Сам иногда им пользуюсь.
Я медленно и величаво (не знаю, как выглядит со стороны, и знать не хочу: мне всегда было довольно внутреннего ощущения) проследовал к своему месту, устроил пятую точку поудобнее, откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди, придавая устремленному в пространство взгляду выражение скорбной снисходительности.
Веснушки
— Не ожидал встретить тебя сегодня, и особенно здесь.
— Да, такой уж я непредсказуемый и внезапный… Но речь не обо мне, имеющем законное основание для отлынивания от несения службы. А вот почему другие персоны не находятся там, где должны находиться, мне бы хотелось знать. Очень.
Олден прищурился, стараясь выглядеть невинно оскорбленным:
— Вообще-то, раз уж ты в настоящее время освобожден от службы, твое появление в Приюте может расцениваться лишь как частный визит.
Прав, мерзавец. Но когда я отступал перед превосходящими силами противника?
— Да, частный визит единоличного владельца, требующего отчет о делах у нанятого слуги.
— Это кто здесь слуга?
— Показать пальцем?
Олден не на шутку обиделся, хотя я не солгал ни в одной детали: он — мой слуга. В отношении Приютских дел. И состоит на должности лекаря, призванного следить за состоянием содержащихся в Приюте людей. Получает за это жалованье, кстати, в отличие от меня. И не только за это.
— Итак, я жажду получить отчет.
— Прямо сейчас?
— А что тебе мешает? Учти, я ведь могу потребовать составить его в письменном виде, что, безусловно, потратит на себя часть того времени, которое ты выделил на труды по обретению идеальной возлюбленной.
— Сволочь ты, Рэйден.
— На том и держимся! — сползаю пониже в кресле и закидываю ноги на стол.
Ну вот, теперь Олли будет дуться и считать меня нехорошим человеком, заглядывающим туда, куда не просят. Ничего, переживу.
— Ты же обещал, — суровый укор и в голосе, и в помрачневших глазах.
— Что именно?
— Не вынюхивать.
— А я и не вынюхивал.
Скривившиеся в недоверчивой усмешке губы.
— Доказать, конечно, не могу, но… У нас с тобой был один и тот же гильдейский наставник, если помнишь. Так почему ты отказываешь мне в усвоении знаний, предназначенных нам обоим?
Олден отвел взгляд, обдумывая мои слова.
Велика загадка, можно подумать! На самом деле, ответ — проще некуда.
Что есть безумие? Потеря контроля над разумом и ощущениями, скажете вы и будете правы. Только есть одно «но»: сошедший с ума человек продолжает жить и временами действует на зависть осмысленно, так, что не сразу и поймешь, кто разумнее — он или все остальные. Следовательно, само «сошествие» не происходит в никуда, а означает лишь переход с одной ступени на другую. И эта самая другая ступень устанавливает над личностью свой контроль. Таким образом, безумие может рассматриваться, как смена управителя. А поскольку «водяное безумие» вызвано определенным составом питьевой воды, значит, можно подобрать такое сочетание веществ, которое обеспечит смену управителя, направленную в нужную сторону. Короче говоря, есть вероятность подчинить своим устремлениям другого человека, и вероятность довольно большая. Собственно, этим Олден и занят: пытается в своей лаборатории соорудить приворотное зелье для полного и безоговорочного охмурения городских красавиц.
Да, можно было напрячься и проникнуть
Правда, для меня сие зелье было бы небесполезно. В свете сложившихся обстоятельств только оно, пожалуй, и способно помочь вернуть расположение Наис. Нет, зачем я себя-то обманываю? Неспособно. Значит, придется стараться самому. Если б еще силы для этого найти…
— Обидно узнать, что твой старый знакомый, можно сказать, соученик и почти друг, ни в грош не ставит твои умственные способности, — нарочито разочарованно протянул я, гоня прочь надоедливые размышления.
— А, уже «почти друг»? — язвительно переспросил Олден. — Еще пара минут, и кем я стану?
— Не надейся, — покачал головой я, и мы рассмеялись.
Шутка, понятная немногим, в число которых кроме меня, Олли, Вига, Калласа и еще нескольких важных персон никто не входит.
При моем образе жизни и моих возможностях я мог бы иметь бесконечное число девиц для развлечения, раз уж супруга отказывает в близости. Мог бы. Однако…
Только представьте себе, как неприятно на самом пике удовольствия проваливаться в омут чужих «памятных зарисовок»… Помню, когда это произошло со мной в первый раз, я очень долго не мог вернуться обратно и сообразить, какие из ощущений принадлежат мне, а какие следует побыстрее выбросить из головы раз и навсегда. Не говоря уже о ненужной степени подробности и красочности этих самых ощущений! Достаточно сказать одно: кому было бы приятно прикасаться к женщине, ощущая каждым волоском на теле, как она стонала под другим, нет, даже — под другими? И как она лгала каждому из них, что его ласки — самые жаркие и восхитительные. И как потом, сползая с влажных от пота простыней, устало наливала из кувшина воду, чтобы смыть память о липких объятиях ненавистного любовника… То непродолжительное время, пока я пытался найти способ справиться с означенной проблемой, меня мучил непреходящий страх: встретиться с одной и той же женщиной еще раз и увидеть себя ее глазами. Он и сейчас меня мучает. Поэтому любовница у меня одна. Из тех, кому просто не принято отказывать. Но поскольку наши отношения существуют только для меня и нее, окружающие в большинстве своем считают, что я женщинами не интересуюсь. Что непременно вызывает шутки определенного рода у особ, не отягощенных умом. Можно подумать, близость с мужчиной в этом смысле будет для меня чем-то существенно отличаться от близости с женщиной! Каазры безрогие. Тьфу, не хочу об этом даже задумываться.
К тому же, я вовремя не оценил всей прелести сложившейся ситуации и не подыграл особо упорствующим в заблуждениях, а результат моей оплошности стал воистину плачевным: придворные дамы решили, что мою заблудшую душу еще можно спасти, и наперебой ринулись… Спасать. Поначалу это доставляло мне извращенное удовольствие, но спустя несколько лет ничего, кроме усталого снисхождения не вызывало. Однако дамы не теряли надежды вернуть меня «на путь праведности»…
— И все же, касательно отчета, — напомнил я, отсмеявшись.