Осколки (Трилогия)
Шрифт:
Изменился? И еще как! Но, вспоминая буйство красок и форм, только теперь понимаю, что все происходящее было каким-то… не совсем реальным. Вихри танцующего мира проходили сквозь меня, словно я был бесплотным призраком, способным лишь наблюдать, но не участвовать. Правда, мне почему-то не пришло в голову возражать и спорить, требовать и домогаться внимания к своей персоне, хотя безумно хотелось войти в хоровод изменений, почувствовать их и, быть может, измениться самому. Если, конечно, удалось бы победить страх бездумного и покорного
– И он… не протестует?
Кузен улыбнулся:
– А ты бы протестовал? На несколько мгновений стать частью бури, бушующей в сердцах… И потом, все возвращено в целости и сохранности. Моими скромными усилиями в том числе.
– Твоими?
– И Шеррит. Мы были Пред-Хранителями. Теми, кто запечатлевает исходный образ, чтобы сохранить его и помочь миру снова принять прежний вид, а заодно уберечь от повреждений все за пределами Круга клятв.
Так вот почему узор раздваивался! Это был защитный слой и память одновременно. Но каким образом, фрэлл меня подери?!
– Ксо, а ты можешь рассказать?
– О чем? – Кузен сладко потянулся, разводя руки в стороны.
– Как ты это делал? И…
– Еще что-то?
Я куснул губу.
– На Изнанке, когда… Наверное, не стоило подглядывать, но… В общем, я не видел никого из вас.
Ксаррон склонил голову набок, два или три вдоха смотрел куда-то в сторону, потом подтвердил:
– И не должен был.
– Как это? Ведь у всего наделенного душой или ее подобием есть Изначальный узор, тот, который составляет суть, непохожий ни на какой другой.
– Правильно.
– Так почему же…
Меня удостоили усталой усмешкой:
– Представь себе шарканский ковер, в котором сплетаются сотни нитей. Его узор складывается из мельчайших фрагментов, как мозаика, но разве ты можешь выделить хоть один? Ведь они – единое целое, хотя каждый, бесспорно, неповторим и непохож на другие.
– И причем здесь драконы?
– Мы части мирового гобелена. Неповторимые, но все-таки части. Мы составляем мироздание собой. Своими телами. Когда-то давно плоть мира была тугой, потому что Пряди тысяч драконов сплетались между собой, теперь же ткань стала совсем редкой.
– Ты хочешь сказать, что все вокруг – это…
– Драконы. – Кузен устроился на ограждении террасы. – Мы можем сжаться в комок или растянуться от горизонта до горизонта, но не перестанем быть кусочками мозаики, из которой складывается узор всего существующего на свете.
И кто из двоих врет, спрашивается? Еще зимой мне совсем другими словами описывали уровни мироздания!
– Но Тилирит говорила, что драконы стоят НАД Гобеленом.
В понимающем выдохе Ксаррона оказалось очень много тепла, но оно не смогло полностью заглушить ехидство усмешки:
– Матушка… Тилли никогда не скажет всего. Пора привыкать.
– Она солгала?
– Нет. Просто умолчала чуть о большем, чем следовало. Вижу, придется мне приниматься за мамины недоделки, ну да
Конечно слышал, хотя и немного. Помнится, сестра всегда говорила об этом месте с напряженным придыханием, а я никак не мог понять, восторг звучит в ее голосе или ужас.
– Да. Правда, не представляю себе, где и зачем он находится.
– Несколько раз на протяжении своей жизни каждый дракон приходит в Зал Свершений, чтобы… держать мир.
Звучит незатейливо.
– Держать?
– Следить за густотой Прядей и, если понадобится, делиться своей плотью. Но для таких дел прежде всего необходимо самому развоплощаться.
– Полностью?
Ксаррон вскинул брови:
– Почему это тебя удивляет? Конечно полностью. Мы оставляем доступную зрению и осязанию форму, взамен получая возможность быть сразу везде и…
Заканчиваю фразу:
– Нигде.
– Верно.
– Значит, попадая в Зал, вы перестаете существовать?
– Именно. Перестаем существовать как телесное воплощение. Собственно, все, что ты видишь, не более чем игра, подаренная нам богами в награду за послушание. Даже сейчас, разговаривая с тобой, я нахожусь не только здесь, Джер, но и во многих других местах. Обидно знать, что тебе уделяет лишь сотую долю внимания?
– Не обидно, а…
Болезненно. Обижаться нет смысла, замысел небожителей не изменишь. Ни в отношении драконов, ни в моем личном отношении.
– Награда, говоришь?
– И весьма завидная, – подтвердил кузен. – Потому что жить многими жизнями сразу – хорошо, а обзавестись своей собственной – куда лучше!
– Но как же другие живые существа? Они ведь не зависят от вас?
– К счастью, не слишком сильно, всего лишь ходят по сотканному ковру. Именно поэтому ты легко можешь видеть на Изнанке каждое из них.
– Значит, все, что я вижу, все, что могу ощутить, это… И ты – тоже?
– И я. – Улыбка на губах Ксаррона стала немного печальной. – И твоя сестра. И моя матушка. И много других. Но не ты сам.
– Потому что внутри меня Пустота?
– Да. Прости.
Покорный покой в голосе кузена заставил мое сердце скорбно сжаться. Он просит прощения? У меня? Нет, вряд ли. Тогда, должно быть, у себя самого. Да, именно – он наверняка не хотел посвящать меня в семейные тайны, не мог предположить, что я нырну на Изнанку и увижу то, чего нет. То, что не должен был видеть.
– Ксо…
– Хочешь спросить еще? По-моему, я все уже разъяснил.
Да, и вполне доходчиво. Теперь понятно, что именно происходило во дворе усадьбы: Элрон наполнил своими желаниями ту часть плоти мира, которую составлял. Немудрено, что мир охотно принял изменения! Он на несколько минут стал самим собой, и только. Стал самим собой… Фрэлл!
– Да, все. Кроме одного. Если я не являюсь частью мира, то… Зачем я вообще нужен? Просто вытаптывать и вытирать Гобелен, нити которого – ваши тела?