Осколки времени
Шрифт:
Кирнан указывает на заголовок примерно в середине страницы:
ВЫЗОВ!
ГАРРИ ГУДИНИ, ипподром, Истборн
Дорогой сэр. Извините нас, но мы выяснили, что трюк с ящиком, который Вы демонстрируете, НЕ НАСТОЯЩИЙ, а заранее прорепетированный, и мы можем доказать это, если Вы позволите нам соорудить обычный ящик, из которого Вы, ПРИГВОЖДЕННЫЙ И ПРИВЯЗАННЫЙ, мы гарантируем, не сможете выбраться, не РАЗЛОМАВ ЯЩИКА. Если Вы не желаете принять вызов публично,
Гудини принимает вышеупомянутый вызов В СРЕДУ ВЕЧЕРОМ, 26 апреля, на ипподроме в Истборне. Всем разрешено взять с собой молоток и гвозди.
Когда я поднимаю глаза, Кирнан вываливает на кровать из матерчатой сумки молоток, гвозди и сложенный листок бумаги.
– Вот уже несколько недель я слежу за его выступлениями здесь и в Шотландии. Несколько недель назад попытался организовать встречу, передав одному из его помощников листовку Гудини, это может объяснить акцент на подлинности в объявлении, которое ты держишь. Поэтому я не могу этого сделать. Но у тебя, возможно, есть шанс. Режиссер-постановщик будет удивлен, если девушка полутора метра ростом добровольно согласится забить гвоздь.
– Полтора метра и восемь сантиметров. И я могу забить гвоздь. Однажды я построила домик на дереве, – я не уточняю, что он накренился и не выдержал бы и исхудалую белку до того, как папа взял дело в свои руки и привел в порядок. Я могла бы признаться в этом Кирнану помладше, но…
– Не имеет значения. Эти ребята разбираются в шоу-бизнесе. Они выведут тебя с полудюжиной крепких парней просто для визуального эффекта.
– На сцену? – произнося эти два слова, я чувствую, как колотится мое сердце.
– Нет, – говорит он, глядя на меня так, словно я сошла с ума. – На задний двор, в переулок. Конечно, на сцену. Как только ты окажешься там, просто подойди поближе и брось эту записку в ящик Гудини. И убедись, что твой медальон виден.
Я разворачиваю записку. Это просьба о личной встрече в баре отеля «Куинс» сразу после представления, написанная над грубым наброском медальона. Ниже следует вопрос: какого цвета его свечение?
– Передай ему это, – говорит Кирнан, – и он встретится с тобой.
– Я не думаю, что это хорошая идея, Кирнан.
На самом деле, я думаю, что это ужасная идея. Я просто с ума схожу от одной мысли выйти на сцену. Я постепенно достигла той точки, когда могу довольно хорошо импровизировать в путешествиях во времени, но эта импровизация никогда не пугала меня так, как сцена. До этого я выступала только дважды… ну, трижды, если считать катастрофичный фортепьянный концерт, когда мне было девять лет, но это была не настоящая сцена. Первый раз это случилось в пятом классе. Меня заставили выступать в школьной пьесе, когда какой-то ребенок заболел гриппом. Три года спустя, на выпускном вечере средней школы, я споткнулась о шнур микрофона директора и упала лицом вниз на сцену, раздавив свернутый диплом, который он мне только что вручил.
Однако я
– Оно немного великовато, так что я сомневаюсь, что тебе понадобится корсет, но он есть в комоде. Туфли, шляпка и все такое – в шкафу. Шпильки и расческа вон там.
Кирнан поворачивается, собираясь уйти, и я хватаю его за руку. Предупреждение Джулии всплывает в моей голове, как большая неоновая вывеска, и перемена в его общем отношении не очень помогает мне успокоиться.
– Стой. Может, сначала поговорим? Я бы хотела узнать кое-какие сведения об этом деле. Я знаю, что Гудини был художником-беглецом и фокусником, но…
– Нам нужно попасть на ипподром пораньше, чтобы ты была ближе к первым рядам, – говорит он, убирая мою руку со своего плеча. – Одевайся. Мы можем поговорить после шоу.
Я проверяю время начала шоу, указанное в статье – 8 часов вечера.
– А далеко до театра?
– Пара минут ходьбы.
Я уже слышала от него эти «пару минут» и знаю, что это может означать что угодно – от трех кварталов до трех километров. Но прежде чем я успеваю попросить разъяснений, он уходит.
Я вздыхаю и рассматриваю платье. Оно изысканнее, чем тот наряд 1905 года, который я носила в Бостоне, с метрами бледно-зеленого шелка и странной кружевной накидкой. Судя по тому, как она устроена на вешалке, плащ ниспадает на плечи и почти достигает талии спереди, ныряя вниз в глубокий V-образный вырез сзади. Из-за глубокого выреза лифа мне нравится, что спереди есть кружево, даже если это выглядит немного странно.
Вскоре я обнаруживаю, что это платье не снабжено липучкой на спине, поэтому, несмотря на несколько минут скручивания моего тела в крендель, некоторые пуговицы остаются расстегнутыми.
Я сижу на кровати и пытаюсь привести свои волосы в порядок, когда входит Кирнан, даже не потрудившись постучать. Он тихо ругается, когда видит, что я не готова, и быстро застегивает расстегнутые пуговицы. Затем он берет щетку и собирает мои волосы, прежде чем закрепить шляпу и вытянуть несколько передних локонов.
Все это занимает меньше двух минут. Выражение лица Кирнана безразличное, деловитое, когда он поворачивает меня, проверяя мой внешний вид. Такое его поведение просто сейсмический сдвиг по сравнению с тем, что было несколько недель назад (ну, по крайней мере, для меня это было несколько недель назад), когда он помогал мне надевать одежду 1905 года, которую держал в магазине Джесса. Тогда его пальцы задерживались на моей коже, будто он искал какой-то предлог для физического контакта.
А теперь он словно одевает ребенка, который опаздывает на школьный автобус… ребенка, который ему не особенно-то и нравится. Я знаю, что у меня не может быть и того и другого. Мне следовало бы вздохнуть с облегчением, и в каком-то смысле так оно и есть. Но этот сдвиг в его личности слишком резок, слишком экстремален, чтобы я могла просто принять его без вопросов, особенно после того, как Джулия усомнилась в его лояльности. Я не знаю, что изменило его, что превратило его в человека, которого я едва узнаю, но нам нужно поговорить.