Осколки
Шрифт:
— Не забыл. Но он рано сдался. Маму можно было вытащить тогда, он просто не хотел!
— Зато остаться одному с тобой, который еще даже в школу не ходит, он хотел. Леха, ему было чуть больше тебя! Лех, двадцать шесть!
— Я все равно большую часть времени у вас тусил. Это тете Нине я надо спасибо говорить.
— Потому что, если б дядя Игорь с тобой сидел, у тебя бы сейчас не было ничего из того, что есть. И жопу твою бы тоже никто не прикрывал, потому что он так бы и остался капитаном, в лучшем случае.
Леха набрал воздуха для очередной
— Злая ты, Шура.
— Я добрая. Но честная.
— Во-во.
— Отцу позвони, — я встала, — он не молодеет, не трепи нервы.
— Ладно, позвоню. Почему я тебя не прибил ещё?
— Из братской любви, исключительно. И дверь закрыть не забудь!
* * *
Вечером, сидя у Сергея на кухне, я жаловалась:
— Лешка хороший, но немножко инфантильный. Что-то недодали, наверное. А дядя Игорь мучается, что единственный сын… шалопай, — подобрала я слово, — он мировой мужик, всю нашу компанию любит, как своих, а Лешка вот…
— Мать пьет? — спросил Топольский.
— Не только. Там и наркота. Я ее плохо помню, пару раз ездила с Лехой к ней, он просил. Там спасать нечего, на мой субъективный взгляд, но Леха не понимает.
— Не хочет понимать, — поправил Сергей.
— Да, наверное. Застрял в своих обидах на отца. Может, повзрослеет еще.
— Да пора бы. Саш, поправь меня, у вас у всех личная трагедия есть?
Я отставила чашку.
— Да. У Лешки — мать, у Андрея ты сам знаешь, а Надюшка… У Надюшки мать-сектантка. Фанатичка классическая, извела всю семью. Съехать Надька не может, потому что боится за квартиру и за мать, папа у нее… После инсульта совсем плох и его бросить Надька тоже не может, потому что без нее мать дядю Гену доведет до еще одного инсульта и тот станет последним.
— А как-то решить? Пансионат, сиделка?
— Сама Надя не потянет, а от нашей помощи она отказывается. Она очень… сложный человек. Такая вся разухабистая, легкомысленная, но все бросить не может.
— Никогда бы не сказал.
— Она не любит. Ей проще балаган устроить, чем всерьез о своих проблемах говорить. Гордость, или, как Лешка сказал, дурость и веселый идиотизм.
— Защитная реакция. Ты же знаешь, почему так любят шутки про смерть?
— Потому что если шутить о чем-то страшном, то меньше боишься?
— Именно.
— Да, наверное.
— Занятные вы, — Сергей покачал головой, — Даже завидую немного — у меня таких друзей не было.
— А Олег?
— Я детство имею в виду — с кем вырос, все растерялись куда-то. Хотя наше поколение вообще невезучее — перестройка, развал Союза, Чечня, опять же.
— Я только сейчас задумалась, что ты, по сути, в другой стране родился…
— Несуществующей. Топольский — динозавр, — фыркнул Сергей.
— Я все спросить хочу, но повода не было, — меня правда этот вопрос несколько недель мучил — как только начала анализировать произошедшее, — Сереж, а откуда ты знаешь, как выглядит самодельная бомба?
— Боевиков много смотрел в
— А теперь серьезно? Лихие девяностые?
Сергей поморщился.
— Какие стереотипы вашей хорошенькой головке, госпожа Лишина.
— Ты от вопроса не уходи.
— Героики не будет. Просто дурак, просто чуть не вляпался, просто захотел легких денег. Мозгов хватило не лезть дальше, а то бы закрыли за разбой.
— О как…
— А ты думала? Неприятный эпизод моей биографии, честно говоря. В моей провинции тогда достаточно распространенный сценарий был, так что ничего из ряда вон, — он пожал плечами.
— Никогда бы не подумала.
— Положительный слишком?
— Сереж, ну какой из тебя гопник?
— Вот в том-то и дело, что никакой и это большой плюс. А то, кто знает, кочевал бы сейчас по тюрьмам и каторгам.
— Хорошо пошутил, ага.
— Во времена моей юности, госпожа Лишина, это было почти престижно, между прочим.
— Знаю. Я в кино видела, — хихикнула я.
— О, господи, — Топольский закатил глаза к потолку, — Саша!
* * *
Следующим, с кем нужно было поговорить, был Андрей. На мое счастье, Дашка наслаждалась свободой и сбежала гулять с подружками, поэтому нашему разговору на кухне никто не мешал.
— Ясно, — сказал Андрей, когда я закончила пересказывать то, что узнала от старшего Ольшанского, — буду осторожнее и за Дашкой пригляжу. Ты тоже по ночам не шляйся, даже если и не одна.
— Кто бы меня еще отпустил ночью одну, — улыбнулась я.
— Точно, ты же теперь… Как в целом-то? Уживаетесь?
— Да мы и в Черногории хорошо уживались. Я боюсь загадывать, но пока все хорошо складывается.
— Вот и славно.
— Андрюш… я спасибо хотела сказать, — на самом деле эти слова давно крутились у меня в голове, — Ты снова оказался умнее. Хорошо, что я тебя послушала.
— Главное, что у тебя все хорошо. Сейчас Диму откопают, скажут, что там точно он и ты выдохнешь.
— Ты так уверен, что он мертв?
— Я очень хочу в это верить, Сань, — серьезно сказал Андрей, — тем более, шансы есть.
— Пятьдесят на пятьдесят. Так что все нервничаем и ждем, что скажет дядя Игорь. Вот и он, кстати, — я достала звонящий телефон и смахнула вверх зеленый кружок, — Да?
— Лешка разбился, — сказал старший Ольшанский глухо.
— Живой? — сердце неприятно жалось и подкатилось к горлу.
— Да. В сознании.
— Адрес скажите, я приеду.
— Саш? — Андрей настороженно смотрит на меня.
— Лешка в аварию попал, дядя Игорь звонил, — я автоматически убрала телефон в карман.
— Жив?
Я кивнула.
— Поехали, — Андрей взял ключи от машины, — надеюсь, пока доедем, дядя Игорь Леху не добьет.
— Мне кажется, он сам там едва живой.
— Не нервничай, Саш. Леха без защиты редко, если жив, то обошлось.
— Надеюсь.
Старший Ольшанский, как-то сразу постаревший, нашелся на втором этаже больницы.