Осколки
Шрифт:
— Где младшие? Найди няню, Лага пора укладывать спать.
Мальчик кивнул и удалился.
— К нам же доносятся слухи одни, ничего мы не знаем, кто у данайцев вождями, и кто властелинами были… — рассеянно пробормотала афинянка строки Гомера.
Слухи…
Дельта
Большая палубная ладья степенно двигалась против течения, рассекая мутную грязно-жёлтую воду восточного рукава Реки. Уставшие гребцы медленно ворочали вёслами. В Зелёных водах между Тисури и Тидаином[62]
Хозяину ладьи, Семауту, щедро заплатили, очень щедро, иначе он не отплыл бы на родину в это время. Египетские купцы, прибывшие в Сидон с ветром попутным, неизменно задерживались здесь, пока Сет не прекращал бесноваться.
Когда «Реннет» приближалась к Дельте, на востоке, над Синаем висело огромное пылевое облако, да и впереди всё заволокло желтоватой дымкой.
Гребцы стали спасением беглецов. Если бы «Реннет» не была вёсельной ладьёй, путь оставался бы лишь один — на север, в порты, уже принадлежавшие Одноглазому. Но гребцы не подвели, вытянули до Тира. Низко сидящий хищный силуэт на горизонте неумолимо приближался, но так и не догнал «Реннет».
В Тире пришлось задержаться на несколько дней. Ветер совсем обезумел. Город на острове походил на разворошенный муравейник, готовился к осаде. Уйдя из Сидона, Килл решил закрепиться в Тире. Сдавать его не собирался. Антенор подумал, что и Аристомен мог быть здесь, но не стал его искать. С Хорминутером они сговорились о другом.
Как только позволила погода, «Реннет» снова вышла в море. Ресу мало-помалу стихал.
Первые дни плавания Месхенет молчала, стояла на носу и смотрела в воду. Почти ничего не ела. Иногда брала на руки Абби, гладила. Кот мурчал. Там, в Сидоне, несмотря на опасность, Месхенет ни за что не хотела покидать дом, пока не отыщет бродягу. К счастью, тот не учесал куда глаза глядят по своим кошачьим делам, нашёлся быстро. Антенор подумал, что Мойра бросилась бы за ним даже в пламя пожара.
В самом начале путешествия Антенор не пытался её разговорить, понимал, что у неё на душе. Первые два дня у него не было сил даже думать об этом: качка выворачивала желудок наизнанку, а лицо приобрело бледно-зелёный оттенок. Он впервые оказался в море так надолго. Ваджрасанджит выглядел не лучше, но стойко переносил новые испытания — сидел, скрестив ноги возле мачты и, закрыв глаза, время от времени шевелил губами. Молился?
Когда стало полегче, накатила другая напасть — безделье. После случившегося в Сидоне Антенор жаждал деятельности. Береговой пейзаж менялся очень медленно, и македонянину всё время казалось, что он гораздо быстрее добрался бы до Египта пешком. Раздражал проклятый встречный ветер, не позволявший поднять парус, раздражала заунывная песня гребцов. Антенор стыдил себя за это, как-никак спасители, но всё равно скрипел зубами.
Чтобы отвлечься, он стал беседовать с кшатрием, учить его эллинскому языку. Ваджрасанджит мог немного объясниться, но даже на не слишком долгую беседу его запаса слов не хватало. Прежде разговаривали они на чудовищной смеси персидского и санскрита. Ученик оказался способным. Схватывал быстро.
Спустя
— Пелусий? Значит, это уже Египет? — спросил Антенор, ткнув рукой в сторону берега.
— Да, — ответил Семаут, — Та-Кемт.
Антенор вытянул шею и напряг зрение, всматриваясь вдаль.
— Стен не увидишь, — сказал уахенти, — пыль, поднятая ресу не даст. Даже в ясный день не просто увидеть. Крепость далеко от моря.
— Я всегда думал, что это порт, — удивился Антенор.
— Когда-то Пер-Амен стоял прямо на берегу, — объяснил Семаут, — века назад. Но постепенно гавань заилилась, море отступило, а Река изменила русло. Теперь впадает в Зелёные воды западнее. Там порт, Сену. Вокруг Пер-Амена болота.
Антенор кивнул. Про болота знал. Эллинское название крепости и означало — «изобильный болотами».
Семаут удалился, а македонянин подошёл к Месхенет. Она по уже заведённому обычаю стояла на носу и безучастно смотрела на берег.
— Скоро Пелусий, — сказал Антенор.
Женщина медленно повернулась к нему, но ничего не ответила.
— Ты почти не касаешься пищи, — сказал Антенор, — это не дело, обессилишь и умрёшь.
— Встречусь с ним, — бесцветным голосом ответила Месхенет.
— Стоит ли спешить? Неужто он не дождётся?
Она не ответила. Отвернулась и долго молчала. Антенор не уходил.
— Я всегда знала, — вдруг заговорила египтянка, — что моё возвращение на родину будет связано с печальным событием. Ани ведь намного старше меня. Ему было шестьдесят пять лет. Как говорят у нас: «видел шестьдесят пять разливов». Хотя он давно их не видел. Я знала — когда Ани предстанет перед судом Усера в Зале Двух Истин, меня ждёт путешествие. Я повезу его сах в Себеннит, чтобы он мог упокоиться в семейной гробнице его рода. Ибо свою, Хорминутер, почти всю жизнь проживший на чужбине, так и не выстроил. Но я не думала, что все произойдёт… так… И мне придётся положиться на соседей, чтобы они провели очищение, прочитали молитвы и подготовили Ка моего мужа к встрече с Владычицей Истин.
— Ты ни в чём не виновата, — сказал Антенор, — виноват только я.
— Нет, Антенор, — возразила женщина, — ты вообще ни при чём. Разве ты не понял, кто мы такие?
— Понял ещё тогда, когда услышал обрывок разговора Аристомена с Хорминутером.
— Не сомневаюсь, что ты догадался верно, но едва ли понимаешь всё до конца. Никакая угроза моей жизни, никакие менесфеи и ономархи не смогли бы заставить меня бежать, бросив моё солнце. Мы прожили душа в душу четырнадцать счастливых лет, и я скорее позволила бы убить себя прямо там, чем оставила бы моего мужа.
— Тогда почему ты поехала со мной?
— Потому что он так решил. Тогда, во время беседы он не сказал тебе, что ты отправишься не один, но решение принял сразу. Ты лишь недавно появился в нашей жизни, мы плохо тебя знаем, а то, что ты рассказал, слишком важно, чтобы позволить тебе… исчезнуть.
— Вы полагали, что я обману?
— Не обижайся. Это слишком важное дело. Нельзя было рисковать.
— Значит ты бы сопровождала меня в любом случае?
— Да.
— А если бы я оказался нечестен и попытался скрыться?