Осколки
Шрифт:
В Пергам они доехали без приключений. Там случился небольшой переполох. Слуги Барсины волновались, почему госпожа уезжает без них.
— Я куплю тебе новых рабов, — заявил Каувайча.
— Но эти были со мной долгие годы, — недоумевала Барсина, — это верные люди.
— Никому сейчас верить нельзя, — возразил Каувайча.
Он не стал скрывать от сестры, что случилось и почему она должна уехать. Барсина не сопротивлялась, всё сразу поняла. Уж кем-кем, а дурой её никак нельзя было назвать. Дочь могущественного сатрапа, в братьях сплошь сатрапы и военачальники, жена трёх полководцев, которых считали самыми
Малыша Геракла суета и сборы напугали, он даже пытался реветь, но Антенор его отговорил и рассмешил, при этом сам себе удивился, ведь прежде не имел опыта общения с маленькими детьми. Дядьку своего родного Геракл не помнил, как, впрочем, и отца, и других родственников. Когда они с матерью ещё находились при войске он был слишком мал.
Из Пергама они поехали в Эфес и, хотя уже не могли мчаться так, как прежде, всё же прибыли туда за день до появления каравана с золотом. Передача денег в храм и трапедзу прошла без происшествий. Все формальности утрясли, охрана отбыла обратно в Сарды. Каувайча отослал и своих людей, кроме одного, сотника Митробата. С ним предстояло реализовать самую важную и трудную часть плана Эвмена.
Из Эфеса они отправились в Карию. Бывшая её столица, Алинда, была дарована Александром царице Аде во владение, и резиденция сатрапа переместилась в город Миласу. Сюда они и приехали.
Ещё по дороге, в Галикарнасе, Каувайча навёл справки о «наделах коня», расположенных в сатрапии, и выбрал подходящий. Из держателей этих наделов Ахемениды формировали тяжёлую поместную конницу. Изначально каждый «надел коня» был довольно большим. Всадник сажал на землю несколько семей арендаторов, благодаря им и сам жил в достатке, и на службу приходил добротно снаряжённым.
Однако рождались сыновья и надел делился между ними. А потом между внуками и правнуками. Наделы становились ничтожными, доходы падали, но службу исполнять нужно было всё равно.
Наделы по закону нельзя было отчуждать, но обедневшие всадники и здесь нашли лазейку. Они «усыновляли» торгашей, те за бесценок «наследовали» землю, а в войско вместо себя выставляли слуг. Да тех же бывших хозяев, у которых всего имущества оставались доспехи да конь.
Вот один из таких наделов присмотрел и «купил» Каувайча. Митробат должен был сыграть роль одного из братьев прежнего владельца. Местные о существовании братьев слышали, но прежде не видели, те много лет провели на войнах сначала за Ахеменидов, потом за Искандера. Прежний владелец земли уверил Каувайчу, что истинных хозяев уже нет в живых. Один сложил голову при Иссе, двое других при Гавгамелах.
Барсине назначили роль вдовы одного из братьев, которую последний из оставшихся согласно обычаю взял за себя. Она не посмела возразить Каувайче, хотя такие внезапные перемены в привычном жизненном укладе её изрядно перепугали.
А Геракл… Антенор согласился с Каувайчей, что это имя лучше забыть. Мать втайне от царя назвала малыша Нарьяманой, что означало «Имеющий стройных коней». Антенор знал, что это имя дано мальчику не просто так. Это лишь половина имени, но полное называть было так же опасно, как и настоящее.
Месяц они с Каувайчей приглядывали,
На чёрный день Митробат имел кубышку, да такую, какая не у каждого варварского царька есть — те самые десять талантов на феме Кодра. Это по его, сотника, перстню, а вовсе не Дейнократову, трапедзит обязался в любой момент выдать деньги, часть или все.
Наконец, убедившись, что всё устроено благополучно, Антенор и Каувайча отбыли к Эвмену.
Снова увидеть мальчика бывшему конюху довелось через пять лет, когда тому исполнилось девять. Вырвавшись из Норы, Эвмен отправился сначала в Киликию, где смог завербовать аргираспидов, а потом в Финикию в намерении построить флот. А верного своего гетайра отправил проведать своё главное сокровище.
Увиденное тогда Антенора вполне удовлетворило. Нарьямана был хорошо развит и телесно и умственно. Не слишком высок, в отца, но крепок. Отлично стрелял, ездил верхом. Говорил на двух языках, бегло читал. Был очень любознателен, опять же, в отца. Засыпал Антенора вопросами.
У мальчика здесь завелись друзья — дети арендаторов. С одним из них, Арвасатхой, малыш особенно сблизился. И в один прекрасный день Антенор услышал, как тот назвал Нарьяману Гершаспой.
Сердце Антенора ёкнуло, и он в тот же день переговорил с Барсиной.
— Не рассказывала я ему ничего, — ответила женщина, — а что Арвасатха его так зовёт — совпало просто. Игра у них такая.
Игра…
Ничего себе совпадение.
Сама Нарьямана Гершаспа,[102] лучший из Самов, драконоборец, истребитель чудовищ. Победитель рогатого ядовитого змея Сэрвары, пожиравшего коней и людей. Убийца златопятого Гандарвы, каменнорукого Снавидки и множества других могучих врагов рода людского.
Величайший герой ариев.
И именно его имя Барсина вплетала в колыбельные малышу, названному именем другого величайшего героя.
Геракл Гершаспа.
— Он сам-то знает?
— Нет, — ответила Барсина, — я же говорю — совпадение, игра. Мы его зовём только Нарьяманой.
«Мы». Посмотрел Антенор внимательно и на этих «мы». И с первого взгляда понял, что роль супругов они играли недолго, а потом перестали играть и просто начали в этой роли жить.
И ведь какое дело — трое мужчин прежде было у Барсины. Сначала её выдали за Ментора, полководца Артахшассы Вауки, вновь покорившего для царя царей Египет. После его смерти отдали его брату, Мемнону, коего Александр считал самым опасным из своих врагов. Затем она стала военной добычей Искандера Двурогого. Он её не любил, да и красотой не пленялся, хотя Барсина ею блистала несмотря на то, что была старше царя на семь лет. Держал в обозе. Не обижал, но с женой, матерью и дочерями царя царей, попавшими в плен в Дамаске, обходился лучше. Внимательнее. Участливее.