Осколок белого бумеранга
Шрифт:
– Ну чё, может быть тогда ко мне махнём, отметим это дело? – спросил Длинный.
Я категорично замотал головой.
– Нет! Уже ночь, меня и так уже родители потеряли. Они уже отвыкли от моих поздних загулов…
– Пусть привыкают! – улыбался Длинный, – жизнь только начинается!
10
Коляска плавно плыла, словно парила в воздухе. Я летел по пустынной вымершей улице в направлении дома и впервые за много лет чувствовал себя счастливым. Одна мысль не могла уложиться в моей голове:
«Неужели я знаю Длинного
Мать встретила меня на лестничной площадке. Она была в ночной сорочке, и лицо её было бледным и сердитым.
– Ты где бродишь? – она обшаривала меня строгим взглядом, будто пытаясь найти на мне следы преступления. Опять я ощутил себя в той жизни, когда она вот так же ждала меня ночами, выглядывая в окно с лестничной площадки. Тогда моё долгое отсутствие не сулило ничего, кроме неприятностей. С моим образом жизни я запросто мог очутиться в милиции или в морге. И сейчас я ждал той фразы, которую она произносила, встречая меня вот так же на лестничной клетке.
– Я уже собиралась в милицию, в морг звонить. Ты что нас в могилу загнать хочешь?
Ну да, всё было так же, как и тогда. Точно те же слова и эмоции. Неужели я возвращаюсь? Но куда?
«Кыс – кыс – кыс!».
– Мам…ну прости, что так вышло. – Я положил ладонь на её сухое жилистое запястье. Она с удивлением опустила глаза, будто увидела на своей руке что-то невероятное, неестественное. Всё дело в том, что я с младенческого возраста не имел с ней тактильных контактов, будь – то прикосновения, или объятия. А сейчас это получилось так естественно и просто, что я сам удивился этому своему действию.
– Я сегодня нашёл друга! Настоящего друга! – Я смотрел ей в глаза и видел, как в них мгновенно растапливается вековой лёд.
– Саша! – кончики её губ задрожали, а глаза заблестели. – Друг это хорошо, но мы же с отцом так волнуемся…
– Я больше так не буду! – улыбнулся я. – Мам, пошли домой!
Потом мы долго сидели на нашей маленькой кухне, чашку за чашкой пили чай и я рассказывал ей про всё: про Ассоциацию, про Длинного, про ЦУМ, про дискотеку… Никогда ещё в своей жизни я не был таким откровенным и открытым, как в эту ночь. Никогда ещё я не видел, глаз матери такими тёплыми и любящими.
Мы разошлись уже под утро. Мать ушла спать, а я сидел в своей комнате и смотрел в окно. Там на улице шёл сильный снег. Крупные хлопья кусками ваты тяжело падали на деревья и на землю, густым слоем покрывали подоконник. Слушая шорох падающего снега, я ощущал тысячи мягких прикосновений. кто-то там говорил, что он любит меня, что теперь всё будет по-другому. кто-то расстилал передо мной огромный белый лист, которым закрывал, всё старое и серое. Теперь всё заново. Уже завтра я сделаю свои первые шаги в новой жизни, оставлю первые следы на этом незапятнанном чистом листе.
Я уснул, когда рассвело, и вся комната окрасилась в нежно голубой цвет. Уже через два часа проснулся радостный и бодрый. наконец-то он настал, этот новый день!
Мы встретились в двенадцать на том же месте у «Строяка». Длинный снова опоздал минут на пять, но на этот раз это меня нисколько
– Ну чё, куда сегодня рванём? – Задал он мне дежурный вопрос.
– Рванёшь тут пожалуй…с меня семь потов сошло, пока до сюда добрался.
– Да уж, навалило, будь здоров! – Длинный перчаткой счищал комки налипшего снега с колеса.
– Сейчас на санях нужно ездить, – улыбнулся я.
– А что, это идея! – Длинный похлопал в ладоши, стряхивая с перчаток снег. – Горки помнишь на реке?
Я понял, что он говорит про высокий берег реки, который зимой превращался в крутую экстремальную горку. В той жизни мы с друзьями часто ездили туда в поисках острых ощущений.
– А как же, мы часто там с пацанами катались…
– Сейчас там пункт проката сделали. Сани у них крутые, управляемые, с рулём. Поедем, вспомним детство?
Мой ум тут же попытался найти, где подвох, в этой прекрасной перспективе, и он его быстро нашёл.
– Всё это здорово! Вот только как мы будем подниматься в гору, когда скатимся. Помнится мне, это и в хорошее время было тяжело…
– Дружище, а как насчёт моего метода? – Длинный похлопал меня по плечу.
Рыжий паренёк из проката долго и тщательно подбирал нам сани. Он крутил сидения, дёргал за поручни, поверяя их на прочность, осматривал лыжи, крутил рулём, проверяя люфт. Наконец, выбрав, по его мнению, самые надёжные, он сам пошёл с нами на спуск, где помог пересесть из колясок в сани.
– Ну как, пацаны? Вы нормально? – спросил он, когда мы оказались верхом на санях на краю высокого склона.
– Всё пучком, спасибо, браток! – весело сказал Длинный.
Я смотрел вниз с высокого обрыва и ощущал лёгкий мандраж. Биение сердца набирало обороты по мере того, как я видел стремительно летящих вниз парней на санках. Они с визгами и криками катились вниз по проторённой в снегу узенькой дорожке, и их полёт заканчивался снежным взрывом, когда сани врезались в сугроб.
– Ну чё, парни, кто первый? – услышал я за спиной голос рыжего.
– Он поедет! – Длинный, улыбаясь, показывал на меня. – Сашка у нас всегда с ходу во все тяжкие…
Мне ничего не оставалось делать, как пытаться растянуть в улыбке обескровленные страхом губы.
Мои сани, подталкиваемые сзади рыжим, подъехали к отправной точке. Передо мной, а точнее подо мной было двести метров извилистой дорожки уходящей вниз под острым углом. Я подумал, что уже давно не ощущал этот настоящий не надуманный страх перед опасностью. Это было не так как раньше, когда я ни минуты не мешкая нырял, прыгал, катился с любой кручи. Теперь я стал ограниченным в действиях, и это конечно усиливало во мне страх перед всеми грозящими опасностями крутого спуска. Но выбор уже сделан, и я хотел, чтобы это быстрее началось, потому что с каждой секундой чувствовал это парализующее воздействие, которое оказывал на меня страх.