Осколок в форме сердца
Шрифт:
– Ужинать будешь? – спросила Нина.
– Буду, – после короткого колебания кивнул головой Васильев и пошел в ванную мыть руки. «Эх, бритву и все туалетные принадлежности у Ольги оставил», – вспомнил Женя и задумался: где же у него теперь дом?
Ни за ужином, ни после Нина выяснения отношений не затевала. А Васильев и рад был хоть на короткое время отдохнуть от бесконечных разборок. Все позже. Как-нибудь само вытанцуется.
Стыдно было самому себе признаться, но ночевать у Ольги и спать с ее культей ему почему-то не хотелось. Ольгина ущербность Женю теперь совсем не вдохновляла. И когда жена спросила,
– Где хочешь…
Нина постелила ему в детской комнате, а сына забрала к себе. Но среди ночи пришла к Женьке и молча, с остервенением, сверкая в темноте глазами, не просто отдалась мужу, а почти что изнасиловала его, оставляя на Женькином теле фиолетовые засосы и царапая до крови спину и плечи. Так она боролась с враждебным ей, внезапно возникшим у Васильева миром и мстила основательнице этого мира. Пусть видит ее, Нинкины, метки на Женькином теле, пусть знает, кому принадлежит эта вещь – полный сил, здоровый, интересный мужик.
Васильев, искусанный и иссеченный ногтями, недолго млел от острого наслаждения. Голова его вскоре снова воспламенилась от раздумий. У Женьки это была уже вторая подряд бессонная ночь.
За окном шелестел дождь.
Утром, за завтраком, Санька проговорился.
– Мама, а если у маленьких детей ото’вет ногу, то новая не вы’астет? – искренне беспокоился о своем здоровье мальчик. За ночь он забыл про обет молчания, данный отцу накануне.
У Васильева екнуло в груди.
– Это только у ящерицы новый хвост вырастает, если старый отвалился, – сразу ответила быстрая на язык мама и тут же онемела, сощурила глаза и полоснула черным взглядом, словно лезвием, по Женькиному бледнеющему лицу.
– А ты встретил человека без ног? – вкрадчиво спросила у сына.
– А мы с папой видели тетю без ноги. Ей очень больно, – без особого сострадания к тете признался Саша.
– Ну-ка подь сюды! – вскочила из-за стола Нина и поволокла Женьку за руку в коридор. – Ты что, водил ребенка к этой своей сучке?! – зашипела на мужа, брызгая слюной.
– Водил, – признался Женя, не зная, куда девать глаза.
– Идиот! – Нина с правой влепила ему такую пощечину, что у Васильева зазвенело в ухе. – Подлец! – тут же вмазала еще и с левой.
У Женьки усы встали дыбом.
– Вон отсюда, скотина! – И она, открыв дверь, вытолкнула мужа на лестницу, а через несколько секунд выбросила Васильеву фуражку. – Чтоб я тебя больше не видела!
Женька быстро сбежал со своего пятого этажа, выскочил на улицу и уже здесь напялил фуражку на бедовую свою голову. Измочаленное лицо горело, как фонарь. Васильев, постояв немного в растерянности, двинулся в магазин за сигаретами. «Нет, – думал он по пути, – в таком состоянии к Ольге идти нельзя. Только в полк, к мужикам, к пушкам, куда угодно!..» Да и на службе в конце концов надо было обозначиться…
Нина, накормив ребенка, выпытала у него подробности визита к «тете Оле» и побежала к соседке:
– Валя, сегодня воскресенье – в детсадике выходной, а мне по делам в город надо смотаться. Саньку оставить не с кем. Приглядишь за ним часика полтора?
– Ну, конечно. Какой разговор?!
…Нина ехала в город на такси, почти уверенная,
Дом и подъезд нашла сразу. Быстро вбежала на третий этаж и нажала кнопку звонка. За дверью долгое время было тихо, а затем послышался характерный стук костылей. Нина набрала воздуха в грудь. Щелкнул замок, открылась дверь, и Нина столкнулась с удивленными серыми глазами.
– Где Васильев? Я его жена!
– Не знаю, – выдавила Ольга всколыхнувшейся грудью. – Я думала – с вами. Вы проходите. – И неловко двинула костылями, уступая дорогу.
– Ноги моей не будет в твоем блядском доме! – прошипела Нинка. – А уж тем более не будет здесь ноги моего сына! – Из ее глаз летели искры. – Если вы с Женькой думаете, что вам удастся Саньку у меня отвоевать, то знай – я тебе и вторую ногу выдерну, и Васильева сгною! Поняла?!
– Да вы не кричите так. – Ольга опустила голову. – Соседи же вокруг.
– Плевала я на твоих соседей! Да и на тебя! – И Нинка, развернувшись, побежала по лестнице вниз, продолжая обвинительную речь так, чтобы Ольга слышала: – Ишь че удумала! Правду люди говорят: Бог шельму метит. Не успели съехаться-разъехаться, она уже ребенка к себе тащит, корова одноногая!.. – И так грохнула дверью подъезда, что штукатурка посыпалась.
Сразу после ухода жены Васильева Ольга, обрызганная ядовитой слюной, закрыла входную дверь на все замки. Затем достала из стопки пластинок «Реквием» Моцарта и включила проигрыватель. На кухне она открыла духовку в газовой плите и повернула все ручки до отказа. Кухня стала наполняться резким запахом газа. Ольга вернулась в комнату, сделала музыку громче и поставила проигрыватель на автоповтор, чтобы «Реквием» не кончался. Опять пошла на кухню и плотно закрыла за собой дверь.
За окном шел дождь. По стеклу глухо стучали капли и стекали струйками на подоконник. Ольга смотрела в окно, пока голова не стала тяжелой, а перед глазами не вспыхнули звезды. Тогда она легла на пол и положила костыли рядом.
В полку Васильев с горя выпил с друзьями, но душевную боль не заглушил. Нужно было окончательно прибиваться к какому-нибудь берегу, и Женя, укрепив волю водкой, поехал к Ольге.
По дороге говорил сам с собой, предчувствуя, что теперь в его жизни будет мало радости. Нину наверняка потеряет, для Саньки постепенно станет чужим, а с Ольгой будет мучиться…
Закрытая дверь озадачила, но не очень удивила. «Опять Ольга демонстрирует характер и независимость, – подумал. – Это теперь обязательная программа». Он еще раз нажал кнопку звонка, постучал… Не открывала. Женя закурил, не зная, что предпринять.
Из-за двери слышалась печальная музыка. Он прислонил к двери ухо и прислушался. Что-то знакомое. Женя напряг память. Ага… «Реквием» Моцарта. Ольга что-то говорила об этом. Сердце Васильева стало вдруг распухать в груди.
– Ольга! – крикнул он. – Ольга, открой!