Осколок Вселенной [Песчинка в небе]
Шрифт:
Его ассистент поспешно нагнулся над продолжающим спать Шварцем и с торжеством объявил:
– Жив.
Еще несколько часов взволнованные физики продолжали вести график работы мозга, исписав целые тома. Далеко за полночь пациенту сделали укол, и у него дрогнули веки.
Измученный, но счастливый Шект отошел, потирая лоб.
– Все хорошо, но придется оставить его у нас на несколько дней, уважаемый, – твердо сказал он Арбину.
В глазах у фермера вспыхнула тревога.
– Но как же…
– Нет уж, положитесь на меня. Он будет цел и невредим, ручаюсь вам головой.
Последний довод доконал Арбина, и он спросил, проглотив слюну:
– А как же я узнаю, когда за ним можно приехать? Я вам своего имени не скажу!
– А я вас и не спрашиваю, – видя, что фермер сдается, сказал Шект. – Приезжайте ровно через неделю к десяти вечера. Я буду ждать вас у входа в тот самый гараж, где стоит сейчас ваша машина. Доверьтесь мне – вам нечего бояться.
Ночью Арбин выехал из Чики. Прошли сутки с тех нор, как незнакомец постучался к нему в дверь, и за это время Арбин преступил не один Наказ. Как это еще сойдет ему с рук?
Он невольно оглядывался, ведя двухколеску по пустой дороге. Вдруг за ним следят? Вдруг выследят, куда он едет? А может, его уже засняли, и теперь в архивах Братства, в далеком Вашенне, идет неторопливый поиск? Там хранятся данные на всех живых землян, еще не достигших Шестидесяти. Шестидесяти, которые когда-нибудь приходят ко всем землянам. Арбину до них оставалась еще четверть века, но с некоторых пор он жил в постоянном ожидании – из-за Грю, а теперь еще из-за незнакомца.
Что, если вообще не возвращаться в Чику?
Нет! Они с Лоа недолго смогут тянуть лямку за троих, а если они потерпят крах, откроется их первое преступление – укрывательство Грю. Видно, если уж раз нарушил Наказ, приходится продолжать.
Арбин знал, что вернется, чем бы это ему ни грозило.
Шект собрался прилечь только глубокой ночью, и то по настоянию обеспокоенной Полы, но спать не мог. Подушку будто нарочно изобрели для того, чтобы его удушить, простыни сбивались в комок. Шект встал и подошел к окну. Город был погружен во тьму, лишь где-то за озером небо слабо светилось голубым светом смерти, охватывающим всю Землю за исключением нескольких пятачков вроде этого.
События безумного дня продолжали прокручиваться в памяти. Отправив восвояси напуганного фермера, Шект первым делом отправился в Дом правительства. Энниус, должно быть, ждал его, потому что принял лично. На прокураторе по-прежнему был свинцовый костюм.
– А, Шект, добрый вечер. Эксперимент окончен?
– Окончен, и мой доброволец тоже чуть не скончался, бедняга.
– Хорошо, что я не остался, – содрогнулся Энниус. – Ученые, сдается мне, недалеко ушли от убийц.
– Он еще жив, прокуратор, и мы, возможно, спасем его, но…
– Я бы на вашем месте впредь ограничивался крысами. Но на вас просто лица нет, дружище. Вы-то давно должны были закалиться, не в пример мне.
– Старею, милорд.
– На
Шект все сидел у окна, глядя на темный город умирающего мира.
Два года, как он изобрел синапсатор, и все эти два года его держит в руках Общество Блюстителей Старины или Братство, как они себя называют.
Он написал шесть или семь статей, которые, если опубликовать их в «Сирианском журнале нейрофизики», могли бы принести ему галактическую известность, а он так мечтал о ней. Но рукописи пылились а столе, а взамен в «Физическом обозрении» появилась та жалкая надувательская статейка. Таковы методы Братства; лучше полуправда, чем ложь.
Но Энниус заинтересовался синапсатором. Почему?
Может быть, он что-то знает? Вдруг Империя питает те же подозрения, что и доктор Шект?
За двести лет Земля восставала три раза. Три раза под знаменем былого величия повстанцы шли на имперские гарнизоны. Три раза терпели они поражение, чего и следовало ожидать. Если бы не высокая просвещенность Империи и не мудрые государственные мужи в галактических советах, Землю вычеркнули бы кровью из списка обитаемых планет.
Но теперь все могло обернуться по-другому. Могло – или должно было обернуться? Насколько можно полагаться на слова умирающего безумца в полубессознательном состоянии?
Впрочем, какая разница. Все равно он, Шект, не осмелится ничего предпринять. Остается только ждать. Он стареет, а на Земле это опасное занятие, как сказал Энниус. Грядут Шестьдесят, и мало кому удается ускользнуть от их неумолимых тисков.
А Шекту хотелось жить – хотя бы на этом выжженном комке грязи, называемом Землей.
Он снова улегся в постель и перед тем, как уснуть, успел с тревогой подумать: а не засекли ли блюстители его беседу с Энниусом? Он не знал еще, что у блюстителей есть и другие источники информации.
К утру молодой ассистент Шекта принял окончательное решение.
Он восхищался Шектом, но хорошо знал, что эксперимент над безымянным добровольцем нарушает прямое указание Братства. Указание, которое носило характер Наказа – не подчиниться ему означало совершить тяжкое преступление.
Молодой человек хорошенько подумал. Откуда мог взяться доброволец? Кампания по их привлечению была тщательно продумана, Информация давалась такая, чтобы, с одной стороны, усыпить подозрения шпионов Империи, а с другой – не слишком поощрять желающих. Общество Блюстителей присылало для опытов своих людей, и этого было достаточно.
Кто тогда прислал этого? Те же блюстители, но тайно? Чтобы проверить, насколько надежен Шект?
А может, Шект – предатель? В тот день он с кем-то беседовал взаперти, с кем-то в громоздком костюме, такие носят чужаки для защиты от радиации.
Шект в любом случае обречен, зачем же гибнуть вместе с ним? Он, лаборант, человек молодой, у него впереди почти четыре декады жизни. Зачем торопить свои Шестьдесят?
Глядишь, и повысят… Шект стар, может не пережить следующей переписи, какая же ему разница? Никакой.