Оскомина
Шрифт:
– И от неудавшейся жизни… – добавила тетя Олимпия.
– И оттого, что ты трус.
– Я не трус, но мне жалко дедушку, потому что его били.
– Дедушку били? А мы не видели… Мы даже не предполагали. Кто посмел? Какой ужас!
– Его три раза ударили кулаком и выбили зуб.
– Три раза? Ты видел? Что ж ты не заступился? – Этим вопросом тетушки меня явно испытывали.
– Мне было страшно, – честно сознался я.
– Считать удары не страшно, а заступиться страшно? Все измор, истощение, стратегия обороны – вот вам и результат.
– Киселя принести? – спросил я плаксиво, мысленно прикидывая, сколько же мне еще расти, прежде чем я смогу совершать настоящие подвиги.
– Не надо нам этого дурацкого киселя. И маму не проси. Лучше обними дедушку.
– К нему не пускают. Он под стражей.
– Где? В кабинете?
– Тогда тихонько приоткрой к нему дверь и пошепчи, как все мы его любим, – напутствовали меня тетушки на мой первый подвиг. – Ты маленький. Тебе разрешат. К тому же ты у нас храбрый. – Тетушки часто заморгали, умиляясь моей храбрости, которая недавно – по недоразумению (или их неразумию) – казалась им трусостью.
В клещи
По темному коридору, где были сложены ненужные книги, накрытые старым одеялом, опасно висело на гвозде корыто, готовое вот-вот сорваться (когда-то меня в нем купали, приговаривая: «С гуся – вода, с Алешеньки нашего – худоба»), стоял велосипед, заведенный передним колесом за шкаф, и болталась под потолком перегоревшая лампочка, я подкрался к кабинету деда.
Оглянулся – слежки не было. Прислушался. Из дальней комнаты доносились голоса, но в кабинете было тихо. Я подумал: а может, и охраны никакой нет (вышла покурить) и дед там сидит один? А может быть (мелькнула шальная мысль), дед угостил охрану чаем с крысиной отравой и сбежал по веревочной лестнице в открытое окно?
Впрочем, ни веревочной лестницы, ни крысиной отравы я у деда никогда не видел. Поэтому, скорее всего, охрана просто заснула. Я приоткрыл дверь, умоляя кого-то неведомого, чтобы она не скрипнула. Неведомый благодетель меня услышал. Я просунул голову в дверной проем и только хотел тихонько позвать деда, чтобы возвестить ему о нашей любви, как охранник, стоявший за дверью, – цоп! – взял мою голову в клещи и за шиворот втащил меня вовнутрь.
– Ага, попался, который кусался…
– Я не кусался, – стал я оправдываться и похныкивать оттого, что охранник своими клещами защемил мне ухо.
– Оставьте ребенка, – вмешался дед. – Что вы, ей-богу!.. Ему же больно…
– А вы мне не указывайте. Я хоть и не произвожу обыск, но являюсь помощником следователя. К тому же вы сами учили на лекциях, что противника надо брать в клещи.
– А вы были на моих лекциях?
– Ну был, был… несколько раз был.
– Немного же вы из них вынесли, раз применяете свои знания таким образом. Оставьте! Оставьте! – настаивал дед до тех пор, пока помощник следователя меня не выпустил. – Ты что пришел? – напустился дед, словно с меня был такой же спрос, как и с охранника.
– Пришел
– Что еще? Говори, говори…
– Сказать, как мы тебя любим. – Я не столько произносил эти слова, сколько немо округлял губы, стараясь, чтобы дед догадался о сказанном по их выразительным очертаниям.
– Спасибо, милый, спасибо. Тебя тетушки прислали?
– Тетя Зинаида и тетя Олимпия. И еще дядя Адольф. – Дядю Адольфа я добавил для представительности.
Это имя помощник следователя расслышал гораздо лучше, чем предшествующие имена.
– Ах, еще и дядя Адольф тут имеется. Мило, мило… Между прочим, в Германии есть один такой Адольф. Правда, во многом неудачник… Но в чем-то, надо признать, подает надежды.
– Немецкие социалисты – наши братья по классу… и дух интернационализма к тому же… Вы не согласны? – спросил дед, оставляя за помощником следователя право не соглашаться и в то же время внушая, что согласиться – ему же спокойнее.
– Как можно! Согласен, конечно! Любопытно, а дядю Адольфа крестили?
– Под именем Андрей. Почему вас это интересует? Он родился задолго до революции. Тогда все были крещеные.
– А какого числа этот дядя родился?
– По странному совпадению двадцатого апреля.
– Вот как! А подарки по случаю дня рождения он из дружественной Германии от своего тезки не получает?
– Интересный вопрос! – воскликнул дед, удивляясь тому, что вопрос вопреки его ожиданиям оказался таким интересным. – Но должен вас разочаровать. Не получает.
– Жаль, жаль… Приятно было бы получить…
Дед поспешил заверить, что не стоит жалеть моего дядю Адольфа, поскольку тот не лишен иного рода приятности:
– Зато он в свое время получал подарки от товарища Фрунзе, с которым одно время служил. Они вместе устанавливали советскую власть в Средней Азии.
– Почетно. Ну а вас в таком случае кто одаривал?
– Не будет ли с моей стороны нескромным…
– Не стесняйтесь…
– И все-таки, знаете ли, как-то неловко…
– А вы без церемоний. Это же еще не допрос…
Дед помолчал, словно на это у него было особое право, и после этого произнес:
– Меня одарил своим драгоценным вниманием товарищ Сталин. К юбилею прислал подарок.
У помощника следователя что-то камнем легло на грудь.
– Вы лично знакомы? – спросил он хрипло и надсадно прокашлялся, чтобы прочистить горло.
– Лично знаком, – с удовольствием повторил за ним дед, удивляясь, как сказанное им соответствует тому, о чем он сам лишь подумал.
– Как же это так?
– А вот так. Не раз имел честь беседовать по вопросам военной стратегии. Однако я, кажется…
– Что такое? – участливо осведомился помощник следователя.
Дед внезапно спохватился, что этот разговор далеко увел его от насущных забот о здоровье своих близких, томящихся без сна в соседней комнате, и воскликнул: